Идентичность преподавателей богословия - настоятелей университетской церкви. Казанский университет, 1804-1863 гг.

Университетские уставы 1804, 1835 и 1863 гг. предполагали наличие в Казанском университете профессора богословия, место которого мог занимать только православный священник. §24.I университетского устава 1804 г. учреждал в Отделении нравственных и политических наук две кафедры: «Богословии догматической и нравоучительной» и «Толкования Священного Писания и Церковной Истории».1 Устав 1835 §14 гласил: «Для Догматической и Нравоучительной Богословии, Церковной Истории и Церковного Законоведения определяется особая, не принадлежащая ни к какому Факультету кафедра для всех вообще студентов Греко-российского исповедания».2 Устав 1863 г. предполагал наличие на историко-филологическом факультете кафедры церковной истории, а на юридическом факультете - кафедры церковного законоведения.3 Кроме того, §18 учреждалась особая кафедра богословия для студентов православного вероисповедания всех факультетов.4 По всем трем уставам, отпускались суммы на содержание университетской церкви и священника при ней.

Жалование университетского священника зависело от штатов университета и изменялось вместе с ними. По уставу 1804 г. отдельно в штатах профессор богословия выделен не был, и его жалованье зависело от того, отнесут ли его к адъюнктам, экстраординарным профессорам или ординарным. В первом случае он получал 800, во втором 1200, в третьем 2000 руб. ассигнациями. Одновременно в уставе была статья «священнику и на содержание церкви». По ней ежегодно выделялось 1000 руб. Штаты устава 1835 г. зафиксировали объединение двух должностей – профессора богословия и настоятеля университетской церкви - в лице одного человека. Его особое положение подчеркивалось тем, что в штатах он писался отдельной строкой. «Профессору Богословия, который есть и Настоятель Университетской церкви» предполагалось платить 2500 и квартирных 500 руб. ассигнациями.5 Эта сумма была больше, чем жалованье адъюнкта (2000), но меньше экстраординарного профессора (3000). В помощь по церкви профессору богословия уставом 1835 г. был определен причетник. На содержание церкви и причетника отпускалось 1200 рублей ежегодно.6 В штатах 1863 г. профессор православного богословия был поставлен на первое место. Его положение упрочилось, а жалованье было приравнено к жалованью ординарного профессора: 2400 руб., 300 руб. столовых и 300 руб. квартирных серебром.7 На содержание же православной церкви с причтом при Казанском университете отчислялось 800 руб. серебром.8

Несмотря на положения устава 1804 г., профессора богословия появились в университете не сразу после его образования, а собственная университетская домовая церковь была построена 20 лет спустя после подписания утвердительной грамоты Казанского университета. Но постепенно, с возрастанием числа преподавателей, студентов и служащих, стало ясно, что университет нуждается в собственных священнослужителях, способных обслуживать столь необычный приход.

Университет в России XIX века – особая социальная структура, имеющая большую самостоятельность в управлении. Одна из основных его особенностей – возможность профессоров влиять на кадровую политику, выбирать себе коллег. Такая возможность была прописана в уставах, на практике она превалировала над возможностью назначения профессоров сверху, попечителем Казанского учебного округа и министром народного просвещения. Назначенные профессора могли приниматься или не приниматься коллегами. Чаще всего не прижившиеся профессора покидали университет. Выбирались ли профессор богословия и настоятель университетской церкви? Формально они назначались Казанской духовной консисторией. Но университетская практика позволяет предположить, что консистория только утверждала просьбы попечителя, который мог обсуждать свой выбор с профессорами посредством ректора. В любом случае, университет влиял на выбор консистории, выставляя свои, довольно высокие критерии, которым должен был соответствовать профессор богословия или настоятель университетской церкви.

Вопрос о том, что не каждый священник способен обслуживать интересы университета, ректор поднимает в 1815 г., в связи со смертью Иоанна Трофимова, протоиерея Воскресенской церкви, к которой, как к ближайшей, относился в те годы университет. Тогда Правление обратилось к Казанской консистории с просьбой «определить ученого священника», снабдив просьбу пояснением: «к занятию места сего протоиерея, по прикосновенности церкви сей к университету и по немалому числу в оном чиновников, не знающих достаточно российской язык, необходимо потребен священник образованный учением и знающий какой-либо иностранный язык, на котором мог бы он объясняться с служащими в университете».9 Хотя православные прихожане почти все владели русским языком, священнику приходилось общаться не только с ними. По существующему в России законодательству чиновники при занятии новой должности, получении нового звания или чина должны были присягнуть Императору. Без этого они не могли быть допущены к исполнению служебных обязанностей, им не выплачивалось жалованье. Процесс принятия присяги, по-видимому, был формальным для университетских людей. Возможно, поэтому православный священник ближайшей к университету церкви принимал присягу у всех чиновников университета, вне зависимости от их вероисповедания.10 Присягать университетским людям приходилось часто. Помимо того, что раз в несколько лет преподаватели получали новые ученые звания, за которыми следовало повышение чина, присягать нужно было на членство в комитетах, которых при университете было немало, на должности секретарей Правления и Совета, на принятие звания кавалера орденов и т.п. Дело это не терпело отлагательств. В 1815 г., пока в Консистории размышляли, кого назначить вместо Трофимова, профессора прав барона Егора Врангеля пришлось приводить к присяге священнику Николаю Лазареву, а кандидата Мильковича – священнику казанского Богородицкого собора Фоме Воскресенскому.11 Это не могло не причинять лишних неудобств ректору университета, который лично был обязан присутствовать при приведении к присяге. Заменить его мог лишь бессменный заседатель университетского Правления.

Еще более высокие критерии предъявлялись к профессору богословия. Возможно, поэтому Священное Писание вообще не преподавалось в университете до 1819 г., чего не мог не заметить ревизор Магницкий, представивший безбожный университет к уничтожению. Усилиями Магницкого в университет были приняты два священника: архимандрит Феофан (Александров), бывший с декабря 1819 г. по февраль 1823 г. преподавателем догматического и нравственного богословия, и протоиерей Варваринской церкви Александр Иванович Нечаев, принятый духовником и исправляющим должность адъюнкт-профессора по библейско-церковной истории.

Архимандрит Феофан имел к тому времени богатый опыт педагогической деятельности. Он был учителем низшего латинского класса в Троицкой Сергиево-Лаврской семинарии (с 1808 г.), учителем в только что учрежденной Санкт-Петербургской Духовной Академии (с 1809 г.), одновременно учителем латинского и греческого языков, священной истории, пространного катехизиса и партесного пения в высшем классе Александровского уездного училища, помощником библиотекаря при академической библиотеке и обучал риторике, греческому языку и высшему красноречию в Армейской Духовной семинарии (с 1810 г.). В том же 1810 г. Комиссией Духовных училищ он был определен в должность ректора Александровского уездного училища, инспектора и профессора философских наук в Санкт-Петербургской Духовной семинарии. Позже побывал еще ректором и профессором богословских наук Ярославской Духовной семинарии, учителем богословия в Черниговской семинарии, наконец, вследствие перевода в Спасо-Преображенский 2-го класса монастырь Казанской епархии, 3 сентября 1814 г. был определен ректором Казанской Академии. В Казани он был определен членом Казанской Консистории, «первым членом учрежденного для цензорования сочиняемых Казанским Духовенством проповедей Комитета», избран в Директора Казанского Комитета Российского Библейского общества, в корреспонденты с Российским Библейским обществом и с Московским его отделением. «При открытии Казанской Семинарии по новому образованию утвержден в оной Ректором и профессором Богословия».12 При таком послужном списке архимандрит Феофан должен был пользоваться и, по-видимому, пользовался безграничным доверием попечителя М.Л. Магницкого. Обремененный таким количеством должностей в Казани, он, однако, не мог взять на себя заботы об университете как приходе.

Духовником университета стал А.И. Нечаев. В 1820 г. ему был уже 41 год. Педагогического опыта он почти не имел, за исключением того, что после окончания учения в течение двух лет был учителем рисования в Казанской Академии. После того как он был переведен из Никольской церкви села Соткуры в Казанскую Варваринскую церковь, начал исполнять при военном госпитале требы, «которые исправлял, по засвидетельствованию конторы сего Гошпиталя от 14 июня 1820 \Года за № 787, с отличною рачительностию и всегда благонравно обращался не только с больными, но и со всеми людьми, находящимися в Гошпитале, так что во все десятилетнее время не было на него ни каких неудовольствий, паче остановки в делах, касающихся до его части, в какое бы то ни было время, что подтверждено отношением Казанскаго Коменданта Барона Тирха к Архиепископу Казанскому и Симбирскому».13 За примерно добродетельную жизнь, ревность к должности и искусство в сочинении проповедей 4 декабря 1817 г. он был возведен в сан протоиерея, но, за бедностию прихожан, оставлен при Варваринской церкви «впредь до открытия приличнейшего места». Именно такой человек, не делающий остановки в делах по его части, нужен был в духовники университету. Кроме того, Нечаев имел большой опыт участия в различных комитетах: цензурном (1817 г.), строящагося памятника (1818 г. 19 июня – 5 сентября), был определен к строению Памятника воинам, убиенным при взятии Казани (1820 г.).14 Опыт участия в цензурном и строительном комитетах не мог не импонировать попечителю.

Вскоре Магницким был поднят вопрос о строительстве собственно университетской церкви, которая и была сооружена в результате соединения Главного университетского корпуса с Тенищевским домом в 1823-24 гг. В связи с открытием университетской церкви на священника Нечаева пали заботы о ее устройстве. Но он уже ощущал себя не только священником, он преподавал и, как исполняющий должность адъюнкт-профессора, был обременен многими обязанностями. Тогда он предложил избрать для решения хозяйственных вопросов ктитора. Его избрали не собственно прихожане, а все чиновники Греко-российского вероисповедания, служащие в университете.15 Ктитором единогласно был избран директор университета.16 Университетская, во имя Воздвижения Честного Креста Господня домовая церковь была освящена 13 сентября 1825 года.

Еще более высокие критерии представил к профессорам богословия устав 1835 г. Этим критериям не соответствовал даже Нечаев. § 76 Устава утверждал: «Никто не может быть Ординарным или Экстраординарным Профессором, не имея степени Доктора того Факультета, к которому принадлежит кафедра. Для получения звания Адъюнкта надлежит по крайней мере иметь степень Магистра.»17 Устав в Казанском университете полностью вступил в действие 1 августа 1837 г. С этого числа Нечаев «по случаю преобразования Казанского университета уволен от зв. преподавателя в университете с Высочайше пожалованною пенсиею по две тысячи руб. в год и с оставлением при должности настоятеля университетской церкви с особым жалованьем».18 Причиной отстранения Нечаева от чтения лекций по богословию была недостаточность его ученой степени студента духовной академии для занятия кафедры по новому уставу. Но Нечаев устраивал университет и, несмотря на выделение ему пенсии, не был уволен совсем. Он так и оставался настоятелем университетской церкви до самой своей смерти в 1850 г., хотя это и противоречило Уставу 1835 г. Только в 1850 г. настоятелем Крестовоздвиженской церкви стал выпускник Казанской духовной академии, преподававший в ней немецкий язык (1847 г.), Александр Поликарпович Владимирский.19

Одновременно с отстранением от кафедры Нечаева в университете в должности преподавателя появляется архимандрит Гавриил (Воскресенский). Гавриил учился в Московской Славяно-Российской Академии, потом в Вифанской семинарии и в Московской Академии, и что самое важное, он имел степень магистра богословских наук. К тому же для занятия кафедры он представил целый ряд сочинений: «Предварительные понятия о церковном праве, его историю, литературу и обозрения», изданные в печать «Поучительные слова», «Описания Казанского памятника» и «Опыт изъяснения на книгу Соломона «Песнь песней». Архимандрит Гавриил сразу занял в Казанском университете три кафедры: догматического и нравственного богословия, церковной истории и церковного законоведения и философии. Кроме того, он успевал преподавать Закон Божий в Казанской гимназии и состоял профессором богословских наук в семинарии.20 Но после трех лет службы в университете преподавательская деятельность архимандрита была прервана. Он был переведен в Симбирск, с чем университетское начальство ничего не могло сделать. Вопрос о его возвращении в университет был поднят в 1842 г. «По представлению Г. Попечителя Казанского учебного округа о назначении в Казанский университет преподавателя богословия, Г. Министр Народного Просвещения входил о том в сношение с Г. Обер-Прокурором Святейшего Синода, который предложил к занятию этого места занимавшего уже прежде Архимандрита Гавриила, переведенного снова из Симбирска в настоятели Казанского Зилантова Монастыря».21

Находясь при университете, профессора богословия и настоятели университетской церкви оказывались одновременно подчиненными двух ведомств: Министерства Народного Просвещения и Синода. Такое двойственное положение предъявляло к священникам-преподавателям, служителям университетской церкви особые требования, заставляющие их выступать одновременно в роли интеллектуалов и пасторов, влияло на их быт и материальное положение. Как члены университетской корпорации, университетские священники подчинялись университетскому уставу, традициям университета, участвовали в делах его самоуправления. Как священники домовой церкви, - ежегодно представляли в консисторию исповедные росписи.22 В своем жаловании священник зависел от университетского начальства. Так, в 1823 г. по предложению попечителя Казанского учебного округа Магницкого Нечаеву подняли жалование до уровня ординарного профессора (2000 руб.), но за награждением священника университета за усердную службу попечитель обращался в консисторию. В результате, Александр Поликарпович Владимирский был награжден камилавкою в 1857 г., золотым наперсным крестом в 1860 г., орденом Св. Анны III ст. в 1863 г., Св. Анны II ст. в 1866 г., Св. Анны II ст. с Императорскою короною в 1869 г. Как члены университета, священники получали его социальные гарантии (пенсию, лечение), но, как священники, ходили в рясе, а не в мундире университетских чиновников.

Все это формировало у них особую идентичность, которую можно охарактеризовать как идентичность смешанную. И Нечаев, и архимандрит Феофан, и Владимирский выслужили в Казанском университете потомственное дворянство, став кавалерами российских орденов и исполняя должность профессора. Отражением двойственности их идентичности стали судьбы детей протоиерея А.И. Нечаева. Старший сын, Владимир, стал студентом университета, а младший, Николай, был отправлен в духовное училище.23

Примечания

1 Уставы Императорских Московского, Харьковского и Казанского Университетов 1804 г. // Сборник постановлений по МНП. СПб.,1875. Т.1: 1802-1825. Cб.299.

2 Общий устав Императорских Российских Университетов. 1835 г. // Сборник постановлений по МНП. СПб.,1875. Т.2: 1825-1855. Отделение 1-е. 1825-1839. Cб.972.

3 Общий устав Императорских Российских Университетов. 1863 г. // Сборник постановлений по МНП. СПб.,1876. Т.3:1855-1864. Сб. 1042-1043.

4 Там же. Сб. 1045.

5 Штаты Императорских Российских Университетов: С.-Петербургского, Московского, Харьковского и Казанского // Сборник постановлений по МНП. СПб.,1875. Т.2: 1825-1855. Отделение 1-е. 1825-1839. C. 37.

6 Там же. С. 37.

7 Штаты Императорских Российских университетов // Сборник постановлений по МНП. СПб.,1876. Т.3:1855-1864. С. 66.

8 Там же. С. 70.

9 НА РТ. Ф. 977. Оп. Правление. Д. 98. Л. 44.

10 Там же. Л. 7, 16, 30, 31, 66, 66 об.

11 НА РТ. Ф. 977. Оп. Правление. Д. 98. Л. 30.

12 НА РТ. Ф. 977. Оп. Правление. Д. 388. Л. 51 об.-53 об.

13 НА РТ. Ф. 977. Оп. Правление. Д. 5037. Л. 1 об.-3.

14 Там же. Л. 5 об.-6.

15 НА РТ. Ф. 977. Оп. Правление. Д. 949. Л. 1.

16 НА РТ. Ф. 977. Оп. Правление. Д. 523. Л. 124 об.

17 Общий устав Императорских Российских Университетов. 1835 г. // Сборник постановлений по МНП. СПб.,1875. Т.2: 1825-1855. Отделение 1-е. 1825-1839. Cб. 979.

18 ОРРК НБЛ. Ед. хр. 216. Л. 269.

19 Казанское дворянство. 1785-1917 гг. Генеалогический словарь / Сост. Г.А. Двоеносова, отв. Ред. Л.В. Горохова, Д.Р. Шарафутдинов. Казань, 2001. С. 136.

20 Именной список всем чиновникам и преподавателям в Императорском Казанском университете за 1839 год. Б.н.

21 НА РТ. Оп. Правление. Д. 5040.Л. 20.

22 ОРРК НБЛ. Ед. хр. 10116. 295 л.

23 ОРРК НБЛ. Ед. хр. 216. Л. 269.