Кто действительно может тревожиться вопросами о духе и веч­ности, и может возвыситься до серьезного критического отноше­ния   к   своим   религиозным   верованиям   или   философским убеждениям, и может беспристрастно исследовать христианское учение о мире и человеке и о Божиих судьбах в истории мира, и, наконец, может по достоинству оценить положительные основа­ния христианской веры, для того проповедь о Христовом спасении мира действительно явится только евангелием, т.е. Божиим благовестием людям. Дело в том, что истину христианского учения о спасении он может сделать для себя вполне очевидной, а вследст­вие этого вопрос о том, совершилось или не совершилось в дейст­вительности Божие спасение мира, для него, в сущности, окажется лишь вопросом о том, ожидать ли ему явления в мире другого Спа­сителя Христа или же исторический Иисус от Назарета и был именно действительным совершителем Божия дела в мире. При такой постановке вопроса о христианстве естественная логика ра­зумной веры во Христа, очевидно, определяется сама собою. Мож­но допустить, что исторический Христос не был действительным Спасителем мира, но при этом все-таки не может подлежать ни­какому сомнению, что будущий действительный Спаситель мира непременно должен будет явиться лишь точной копией исторического И. Христа. Он именно может явиться лишь в подобии плоти греха и, значит, непременно скроет свою божескую природу под чувственной природой святого человека; и Он может возвестить миру лишь то же самое истинное учение о Божием царстве; и Он может совершить лишь то же самое необходимое дело, т.е. будет распят и умрет за грехи всего мира и воскреснет из мертвых для спасения мира от погибели; словом — он может только повторить всю историческую жизнь, и учение, и дело евангельского И. Хри­ста. Следовательно, наличные условия христианской веры в буду­щем ни в каком случае не могут измениться, а между тем Божие дело спасения мира, как простое подражание мнимо естественно­му факту, в таком случае, очевидно, оказалось бы совершенно бессмысленным; потому что тогда из двух Христов людям при­шлось бы, конечно, сделать выбор, который именно из них был действительным совершителем Божия дела и который простым са­мозванцем, и никто бы, разумеется, никогда не подумал, что в самозванстве может быть виновен оригинал, а не копия его. Поэ­тому со стороны Бога, наверное, не будет явления другого Христа; а так как спасение мира возможно исключительно только посред­ством такого дела, которое действительно было совершено исто­рическим Христом, то исторический Христос, стало быть, и был действительным совершителем Божия спасения мира.

Для того, кто пришел бы к этому убеждению веры, из этого самого убеждения было бы вполне очевидно, что вечная жизнь, как создание божественного Спасителя мира, создана именно Спа­сителем Христом и потому войти в эту жизнь — значит не иное что, как войти в собственное царство Христа. А так как не войти в нее человек, безусловно, не может, то, стало быть, во свете сво­его христианского познания о будущей жизни он действительно может заранее определить всю свою будущую судьбу. Ведь он не может, конечно, пожелать себе зла, — не может именно поже­лать, чтобы в будущем мире он оказался чужим для всемогущего Хозяина мира, так что ему не нашлось бы у Него ни места, ни дела и он оказался бы в положении нежеланного гостя в чужом доме без всякой, однако, возможности куда-нибудь скрыться из него. Поэтому он может добровольно избрать себе, очевидно, только одну судьбу — быть достойным членом Божия царства, чтобы в свое время явиться не чужим, а своим в него. Но избрать себе эту судьбу, разумеется, далеко еще не то же самое, что и дей­ствительно получить ее; потому что для того, чтобы явиться своим человеком в будущем царстве Христа, очевидно, так же мало до­статочно простого знания о нем, что Он создал людям вечную жизнь, как и в обычных условиях нашей человеческой жизни не­достаточно лишь знать о том, кому принадлежит в городе известный дом, чтобы на этом основании можно было считать себя своим в этом доме. Кто действительно желает явиться своим в будущем царстве Христа, тому следует предварительно сделаться своим для Самого Христа, а для этого он должен, очевидно, непременно об­ратиться ко Христу, т.е. непременно должен всецело отдать себя в распоряжение Его божественной силы и воли. Ведь на самом де­ле один только Христос может принять человека в Свое вечное царство и Он же только один может достоверно сказать человеку, чтб именно следует делать ему, чтобы наследовать вечную жизнь. А потому для человека, желающего наследовать себе вечный удел Божия спасения, естественно не может существовать никакого другого пути к исполнению этого желания, как только молитвенно просить Христа о принятии его в свое вечное царство и послушно вступить на тот истинный путь вечной жизни, который действи­тельно был указан Христом.

В принятии Спасителем грешного человека, разумеется, не мо­жет быть никакого сомнения, потому что Он зовет в Свое царство всех людей (Мр. 16, 15-16; Мф. 28, 19) и никого, приходящего к Нему, не отвергает от Себя (Иоан. 6, 37). Но от всех Своих по­следователей Он, безусловно, требует, чтобы они на самом деле были последователями Его, так что могли бы добровольно идти за Ним скорбным путем Его крестного подвига. Если кто хочет ид­ти за Мною, — говорит Он, — отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною (Мф. 16, 24). Такое требование со стороны Спасителя, разумеется, совершенно понятно. Кто приходит к Не­му в надежде на вечную жизнь, тот уж по этому самому должен определить свою настоящую жизнь как момент своей вечной жиз­ни, а в силу этого определения он, очевидно, обязан подчинить свою настоящую жизнь принципу вечного существования. Значит, он уж не может сказать, что его настоящая жизнь имеет значение сама по себе, а будущая откроется сама по себе и что в настоящей жизни он может пожить, как ему хочется пожить, а в будущей он постарается принять на себя обязанность хотеть лишь того, что ему непременно следует делать по новым условиям будущего ми­ра. У одного и того же человека, понятно, не две жизни, а только одна жизнь, и, со времени Христова воскресения, именно вечная жизнь. Она лишь по необходимости должна развиваться теперь в условиях двух разных миров: здесь она должна развиваться в усло­виях борьбы человека за свою нравственную свободу, в будущем же мире она будет развиваться в условиях действительной нрав­ственной свободы человека. Но в будущем мире замрет или будет развиваться не какая-нибудь новая жизнь, а именно та самая жизнь, которую человек получил при своем рождении, т.е. зна­чит — та именно жизнь, которою человек теперь живет. Поэтому его настоящая жизнь ни в каком случае не может иметь самосто­ятельного значения. Она, несомненно, представляет собою лишь временной период его вечной жизни, и потому ставить для нее са­мостоятельные цели, т.е. такие цели, которые совсем не зависят от цели вечного существования человека, значит то же самое, что и разрушать вечную цель, стало быть — отвергать вечную жизнь, и стало быть — оставаться лишь в условиях преходящего периода жизни. Значит, истинный поборник вечной жизни со Христом мо­жет ставить для себя условные цели жизни лишь в качестве пря­мых или косвенных средств к достижению вечной цели, и он постольку именно может ставить для себя условные цели, по­скольку они могут служить для него такими средствами. Он не мо­жет, напр., жить для того, чтобы есть и пить, хотя приобретать себе пищу и питье, чтобы поддерживать свою жизнь, для него со­вершенно естественно и необходимо; или он не может, напр., жить для того, чтобы заботиться о приобретении себе богатства, хотя приобретать богатство, чтобы иметь возможность оказывать по­мощь нуждающимся, вполне сообразно с вечной целью жизни. Следовательно, всякая деятельность человека должна быть судима по истине его вечного существования, и потому, кто действитель­но имеет в виду свою вечную жизнь, тот естественно должен от­решиться от всего того, что может связывать его духовную свободу и его самого может превратить в такое же преходящее явление мира, как и все те удовольствия, которыми здесь порабощается че­ловек. Отречься же от всех удовольствий мира — значит именно отвергнутъся себя, потому что стремление к удовольствию живет в человеке как необходимая потребность его природы.

Весьма понятно, что человеку трудно бороться с собой, и по­тому весьма естественно, что эта борьба с собой является могуще­ственным препятствием для нравственной решимости человека действительно отвергнуться себя. А между тем подвиг христиан­ского самоотвержения далеко еще не исчерпывается внутренней борьбой человека с привычными искушениями его мнимо ценных желаний. Ввиду того что человек живет не один, а в обществе лю­дей, он необходимо, конечно, должен считаться с людьми, потому что своим поведением он может не просто лишь влиять на других людей, но и существенно затрагивать их материальные интересы. В силу же этого для него крайне трудно избежать невольных столк­новений с другими людьми, и прежде всего, конечно, мучитель­ных столкновений с его же собственными домашними. Следуя, напр., завету своего Спасителя, он может не собирать себе сокро­вищ на земле и терпеливо переносить всякие материальные нуж­ды. Между тем домашние его могут находить всю цель своей жизни только в наслаждении материальным богатством, и, во всяком случае, они могут глубоко страдать от лишения материальных удовольствий; а вследствие этого он естественно должен будет явиться для них врагом их благополучия и, значит, их личным врагом. Само собою разумеется, что вынести эту вражду, при виде страданий близких людей и при сознании себя действительным виновником их страданий, далеко не всякому человеку по силам, а между тем уступить нехристианскому настроению своих близ­ких и сделаться заботливым служителем их материального сча­стия для христианина значит — изменить христианской истине и поддерживать заведомую ложь. Спаситель прямо говорит: кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь больше, нежели Меня, не достоин Меня (Мф. 10, 37; срав. Лк. 14, 26). Любовь к родителям и детям, конечно, не исключает верного служения Христу, но если она яв­ляется поводом к разрушению Христова дела в мире, она, очевид­но, делает человека недостойным Христа и в действительности может причинять собою один только вред. Если бы, по любви своей к родителям и детям, человек позаботился о том, чтобы сде­лать их истинными христианами, то он явил бы действительную любовь к своим близким, потому что этим он послужил бы делу вечного спасения их. Если же, по чувству своей родственной люб­ви, он должен поддерживать ложные интересы своих домашних, то в этом нет любви, потому что заведомо содействовать вечной погибели своих родных, разумеется, не значит действительно лю­бить их. Следовательно, при столкновении своих христианских убеждений с ложными потребностями своих домашних истинный христианин, несомненно, обязан принять на себя муку разделения с родными именно по чувству любви своей к ним.

Но в условиях неправедной жизни настоящего мира люди ме­нее всего могут оценить истинное величие христианской любви. Высокий подвиг христианского самоотвержения, если только он каким-нибудь образом нарушает чьи-нибудь житейские интересы, даже со стороны близких людей может считаться за выражение безумия, и даже близкие люди могут сделаться врагами человека, отказавшегося от тех интересов, которыми живут они, и осудив­шего ложь той неправедной жизни, которую ведут они. В людях же посторонних, так или иначе задетых христианским судом над их ложною жизнию, такая вражда психологически даже прямо не­избежна; а ведь она не только нравственно тяжела для христиа­нина, но и положительно опасна для него по грубой силе озлобленных людей, потому что в слепой борьбе за свою доволь­ную жизнь и за покойный сон своей совести люди всегда и вполне солидарны, и всегда они могут уничтожить своего врага, так как побороть истину ложь иначе не может. Поэтому верный последователь Христова учения должен быть всегда готов принести на ал­тарь своей веры даже и самую жизнь свою. Принести эту жертву, конечно, может только сверхчеловеческое мужество, но Спаси­тель делает ее обязательной для каждого христианина, когда об­стоятельства требуют от него принесения этой жертвы. Преду­преждая Своих последователей о возможности для них мучениче­ской смерти, Спаситель настойчиво убеждает их не бояться уби­вающих тело и не страшиться потери жизни, потому что, по словам Его, всякий, кто пожелает спасти себя от смерти путем от­речения от Него, в действительности погубит себя, а всякий, кто, по-видимому, погубит себя за исповедание своей веры в Него и в Евангелие, на самом деле спасет себя (Мф. 10, 28, 39; срав. Иоан. 12, 25; Мр. 8, 35). Правда этого убеждения, разумеется, вполне очевидна. Кто действительно убежден в истине будущей жизни, тот, хотя бы он даже и не верил во Христа, все равно, конечно, сочтет себя нравственно обязанным не изменять этой истине ради временного сохранения своей наличной жизни. Дело лишь в том, что, имея в виду огромную тяжесть мученического подвига при немощи человеческой природы, пожалуй, очень немногие отступ­ники от истины могут избежать, вполне естественного в этом слу­чае, искушения извинить свое преступление непосильностию для них чрезмерного подвига. И каждый человек, который именно по-человечески стал бы обсуждать обстоятельства такого отступниче­ства, вполне бы согласился с тем, что оно действительно может быть признано извинительным; потому что ожидание будущего освобождения от страданий никаким путем не может уравновесить собою действительности наличных страданий и ожидание буду­щей жизни никаким путем не может уравновесить собою потерю наличной жизни. Однако же, по суду И. Христа, это справедливое извинение человеческих немощей на самом деле вовсе не справед­ливо. Спаситель прямо говорит: Кто отречется от Меня пред людьми, отрекусь от того и Я пред Отцем Моим небесным (Мф. 10, 33; Лк. 12, 9); кто постыдится Меня и Моих слов в роде сем прелюбодейном и грешном, того постыдится и Сын Человече­ский, когда приидет во славе Отца своего со святыми ангелами (Мр. 8, 38; Лк. 9, 26). Значит, кто — по страху ли гонений от врагов Христа, или просто из угождения детям века сего — прямо ли отречется от своей веры во Христа, или же только не посмеет открыто засвидетельствовать свою веру в Него, тот, хотя бы и же­лал оставаться тайным христианином, в действительности пере­стает им быть и не есть христианин. Действительным наследником вечной жизни, по выражению Спасителя, может быть только че­ловек, претерпевший до конца (Мф. 24, 13), и потому именно Спаситель настойчиво убеждал Своих учеников, чтобы они спасали свои души терпеливым перенесением всяких страданий даже до мученической смерти за Него (Лк. 21, 12-19).

Апостолы и в учении, и в жизни своей всегда были верны этому завету своего божественного учителя. Они проповедовали, что И. Христос, как верховный Вождь людей во спасение, оставил Со­бою пример людям, чтобы они следовали по стопам Его (1 Петра 2, 21). Поэтому, подражая сами Христу (1 Кор. 11, 1), они и дру­гих поучали, что всякий человек, желающий действительно быть достойным Христа, должен непременно сделаться сообразным Ему, т.е. непременно должен создать в себе то же самое душевное настроение, которое одушевляло И. Христа в Его смиренном слу­жении Богу (Филип. 2, 5-8), и должен превратить свою настоя­щую жизнь в тот самый подвиг непрерывного самоотвержения, которым подвизался Спаситель во время земной жизни Своей (Гал. 5, 24; 6, 14; 1 Тим. 6, 11-14; Евр. 12, 1-4). Если кто не имеет в себе Христова настроения, тот, по апостольскому учению, и не принадлежит Христу (Рим. 8, 9); и если кто говорит: я познал Его, но заповедей Его не соблюдает, тот, по слову апостола, лжец, и нет в нем истины (1 Иоан. 2, 4). Христианин не может любить обольщений мира и не может участвовать в темных делах его, потому что он — сын духовного света, озарившего ему вечную жизнь во Христе и сделавшего для него настоящую жизнь на земле лишь временным странствованием его к вечному царству на небе (1 Иоан. 2, 15-17; Ефес. 5, 8; Евр. 12, 22-24). В силу этого, сво­бодный подражатель святой жизни И. Христа, он уж естественно должен являться здесь и добровольным участником в неповинных страданиях Христа, потому что он ведь только странник в мире, т.е. чужой для мира, и стало быть — мир не может любить его. Поэтому апостолы прямо говорили верующим, что им суждено страдать (1 Фессал. 3, 3; срав. Филип. 1, 29) и что избежать этой участи, оставаясь верными последователями Христа, они не могут. Ведь истина, конечно, не может не обличать заблуждения, и свет не может рассеивать сумрака ночи, а христианская вера есть именно истина и свет, и потому, внесенная в мир, она естественно может только обличать его о грехе, и о правде, и о суде, а уж ни­как не согласоваться с языческим обиходом человеческой жизни в мире (2 Кор. 6, 14-16). Поэтому если бы христианин, из жела­ния приятно пожить на земле, вздумал бы разделить свою жизнь и мысль между Христом и Велиаром, то он, очевидно, не пошел бы по следам Христа и потому, считая себя христианином, он в действительности не был бы им. Апостол решительно предписы­вает «не сообщаться с тем, кто, называясь братом (т.е. братом по вере во Христа, значит — христианином), остается блудником, или лихоимцем, или идолослужителем, или злоречивым, или пьяницей, или хищником; с таковым даже и не есть вместе» (1 Кор. 5, 11); потому что он не только не брат по вере, а, напротив, пря­мой разрушитель святыни веры, так как своею порочною жизнию он явно попирает Сына Божия и Духа благодати оскорбляет (Евр, 10, 29). Значит, христианин не тот, кто верит во Христа и желает услаждаться грехом, а тот, кто по вере во Христа желает бороться со грехом, чтобы действительно победить в себе грех; так что не только призраки мирских наслаждений, но и прямые стра­дания за истину христианской веры не могут заставить его изме­нить своей вере (Рим. 8, 38-39). Для христианина верно слово и всякого приятия достойно, что если он умрет со Христом, то с Ним и оживет, и если он страдает сейчас, то потом с Ним царствовать будет, а если он отречется от Христа, то и Христос потом отре­чется от него (2 Тим. 2, 11-12; срав. Иоан. 12, 26).

Ясное дело, что для того, чтобы быть христианином и членом Божия царства, недостаточно лишь исповедовать апостольскую ве­ру во Христа, а непременно нужно и жить по истине апостольской веры, как и, наоборот, недостаточно лишь стремиться к жизни по содержанию евангельских заповедей во имя их практической при­годности для жизни людей, а непременно еще нужно и верить во Христа как в истинного Спасителя мира и в действительного Твор­ца вечной жизни, т.е. нужно исповедовать апостольскую веру в Него¹⁵.

Конечно, христианская вера может быть непонятной для чело­века, но ее можно исследовать и обсудить при содействии другого лица, и, во всяком случае, к ней можно прийти таким же путем, каким вообще человек может приходить к составлению своих ве­рований и убеждений. Относительно христианской жизни дело со­всем другое, потому что она требует от человека огромной нравственной силы, а занять эту силу у близких и знакомых своих он, ра­зумеется, не может. Ввиду этого если крестный подвиг христиан­ской жизни, несомненно, может оказаться по силам лишь самому ограниченному числу необычайных подвижников духа, то что же остается делать всем людям, которые и желали бы сделаться нрав­ственно совершенными, да не могут побороть в себе боли нужды и лишений и особенно — страха мучений и смерти? Все такие люди, очевидно, должны бы были погибнуть, если бы они действительно были оставлены в мире под роковым законом греха. Но Спаситель приходил в мир, чтобы освободить людей от рабства закону греха, и потому в борьбе со грехом на самом деле участвует не одна толь­ко слабая воля людей, но и сила всемогущей воли Бога — Спаси­теля мира. По учению И. Христа, люди, предоставленные себе са­мим, не только не могли бы воспользоваться дарованным им сред­ством к спасению, но не могли бы и обратиться к этому средству, совсем даже не могли бы заметить его. Дело спасения, как его дей­ствительно совершил Христос, настолько несогласно с обычными религиозными верованиями и философскими убеждениями людей, что даже для простой мысли о возможной справедливости Христо­ва учения о спасении человек нуждается в содействии Бога. Ни­кто, — говорит Спаситель, — не может прийти ко Мне, если не привлечет его Отец, пославший Меня (Иоан. 6, 44). Тем более, конечно, нужно это влияние свыше для религиозной веры во Хри­ста, т.е. для того, чтобы человек не только мог согласиться с исти­ной Христова учения о спасении мира, но и мог бы признать Само­го Христа за истинного Сына Божия и за действительного Спаси­теля мира. Поэтому на известное исповедание ап. Петра Спаси­тель прямо ответил, что не плоть и кровь внушили апостолу это исповедание, а Сам Отец небесный озарил его человеческий ум светом истинного познания божественной тайны Христа (Мф. 16, 15-17), И апостол, проповедуя людям распятого Христа и призы­вая людей к вере в Него, как известно, приписывал успех своей проповеди не убедительности своего вдохновенного слова, а ис­ключительно только благодатному воздействию свыше. Никто, — говорит он, — не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым (1 Кор. 12, 3; срав. 2, 1-5). Тем более, конечно, нужна человеку благодатная помощь для деятельной борьбы его со грехом и для действительного осуществления им в настоящем мире греха святого закона истинной жизни. Без Меня., — говорит Спа­ситель в прощальной речи Своим ученикам, — вы не можете де­лать ничего (Иоан. 15,5). Поэтому ради совершения спасения лю­дей Он дал Своим ученикам торжественное обещание, что Он вста­нет к ним в такое же точно отношение, в каком находится вино­градная лоза к своим ветвям, и что в этом же самом отношении Он будет стоять и ко всем верующим в Него по слову их, и что Он не изменит этого отношения до скончания века (Иоан. 15,1-4, сн. 17, 20-21; Мф. 28,18-20). По силе этого обещания всякий человек, ве­рующий во Христа, очевидно, находится совсем в другом положе­нии сравнительно с человеком, который не знает Христа или не ве­рует в Него. Подобно именно тому, как виноградная ветвь, отде­ленная от лозы, засыхает и ни на что не годится, б органическом же единстве с лозою живет и плодоносит силою целой лозы, так и всякий верующий во Христа человек, ничтожный в бессилии соб­ственной воли, может, однако, праведно жить и приносить дейст­вительные плоды духовного совершенства божественною силою своего Спасителя — Христа.

Может быть, кому-нибудь покажется непонятным, почему и как именно возможен этот переход божественной силы Спасителя в собственную живую силу верующего в Него человека. Но логи­чески мысль об этом переходе совершенно ясна, потому что она с очевидною необходимостию возникает из учения о лице И. Хри­ста, что Он именно есть Сын Божий и что Он принял нашу человеческую природу в вечное единство с Своим божеством. По силе Своего вечного богочеловечества Он, несомненно, является веч­ным членом нашего рода и мира; а по силе Его действительной принадлежности к нашему роду и миру в составе мировых сил, очевидно, находится теперь и собственная сила Его божества. Ко­нечно, эта живая сила не имеет ни малейшего сходства с физиче­скими силами материального мира, потому что ее деятельность разумно определяется вечными целями Бога и она действует толь­ко по совершенному закону безусловной свободы; но раз уж она действительно находится в составе мировых сил, то она, очевидно, находится и в определенном соотношении с ними, т.е. она или сво­бодно содействует им, или же, напротив, свободно противодействует им. А так как в составе мировых сил находятся и личные силы человеческих душ, то ясное дело, что богочеловеческая сила Хри­ста может свободно взаимодействовать и с этими силами, т.е. она может или соединять свою деятельность с естественною деятельностию человеческого духа, или разрушать человеческую дея­тельность как враждебную собственной цели Христа. Возможность такого взаимодействия мы, разумеется, не можем наглядно пред­ставить себе потому, что всякое взаимодействие между нами, по материальным условиям нашего физического существования, мо­жет совершаться лишь чрез внешнее посредство нашей физиче­ской природы; так что хотя мы и можем содействовать друг другу в развитии личной духовной жизни каждого из нас, однако это содействие возможно лишь под формою внешнего влияния одного человека на другого, а не под формою непосредственного соеди­нения духовной деятельности одного человека с духовной деятельностию другого человека. Мы не можем, напр., так соединить наши однородные чувства, чтобы из них получилось одно могучее чувство, или так соединить наши индивидуальные воли, чтобы из них составилась одна несокрушимо энергичная воля. Между тем Христос, как Богочеловек, может действовать и физическою си­лою Своей материальной природы, и духовною силою Своего Бо­жества, а потому для Его богочеловеческой деятельности не может существовать тех ограничений, которые необходимо существуют для человека. Он может не только влиять на людей, но и прямо объединять человеческую деятельность со Своею божественною деятельностию, так что одно и то же дело человеческой жизни действительно может одновременно совершаться как личными си­лами самого человека, так и божественною силою Христа. Если бы, напр., человек, во имя истины Божия царства и ради спасения себя, захотел победить в себе какую-нибудь греховную привычку, то это дело по цели своей, очевидно, было бы тождественно с богочеловеческим делом Христа, и потому Христос, как Спаситель всех человеков, также бы, конечно, захотел, чтобы этот человек действительно победил в себе свою греховную привычку. Значит, в этом случае личное дело человека одновременно оказалось бы и собственным делом Христа; и потому если бы человек, при иск­реннем желании своем освободиться от своей греховной привычки, не нашел бы, однако, в себе достаточной энергии, чтобы на самом деле преодолеть ее, то бессилие человеческой воли, при этом ус­ловии, не могло бы разрушить собою хотения всемогущей воли Христа; а так как хотение человека и хотение Христа в этом слу­чае было бы одно и то же, то стало быть — исполняя хотение своей божественной воли, чтобы немощный человек действительно ос­вободился от своей греховной привычки, Христос, очевидно, и явил бы Свою деятельную силу именно в немощах этого самого человека (2 Кор. 12, 9), т.е. Он соединил бы Свою божественную силу с естественной силой немощной воли человека и человек ис­полнил бы Его силою дело личного хотения своего, так как оно од­новременно было бы и делом хотения Христова.

Таким образом, подвиг христианской жизни, при всей его не­сомненной тяжести для немощного человека, не может, однако, быть непосильным для христианина, потому что дело спасения че­ловека не только его личное дело, но вместе с тем оно и Божие дело; и оно одновременно совершается как личными силами ищу­щего спасения человека, так и божественною силою Спасителя мира — Христа. Подвиг при этом, конечно, так и остается подви­гом. Он безусловно необходим для воспитания энергии воли, для развития нравственной личности человека, так что если бы он со­вершенно был снят с человека, т.е. если бы верховная воля сде­лала так, что человеку ничего бы не стоило отказаться от своих греховных привычек и сделаться святым исполнителем евангель­ских заповедей Христа, то человек оказался бы в таком случае не свободно-разумным членом Божия царства, а лишь простою иг­рушкой во власти назначенной ему свыше судьбы. Такие святые Богу, конечно, не нужны, потому что в царстве свободы и разума они совершенно невозможны. Открывая Свое вечное царство, Бог призвал в свободу людей, бывших вольными и невольными рабами греха (Иоан. 8, 34, 36), и потому, кто имеет в виду свою вечную жизнь как духовную жизнь в условиях Божия царства, тот именно должен свободно отрешиться от греха и свободно же сделаться че­ловеком от Бога, т.е. он именно должен сам нести на себе тяжелое бремя своей борьбы со злом. Спаситель не отменил эту борьбу, а только сделал возможным победоносный исход ее; потому что до времени Его пришествия в мир она, несомненно, была непосиль­ной людям, со времени же Его пришествия сверхчеловеческая тя­жесть ее пала и падает на волю и силу Самого Спасителя. Он знает о немощах человеческой природы и сострадает людям, вы­нужденным страдать за добро, и всегда готов оказать свою милость и помощь всякому человеку, действительно изнемогающему под тяжестью своего жизненного креста (Евр. 4, 15-16; 2, 18; 1 Кор. 10, 13). Значит, Своею божественною силою Он вполне обеспечи­вает для каждого человека возможность действительной победы над злом, и потому ссылаться на свои человеческие немощи, в из­винение своих нравственных недостатков, христианин, очевидно, ни в каком случае не может. Такая ссылка со стороны христиа­нина, в сущности, могла бы доказывать собою только одно, что он на самом деле вовсе не верит в действительность своего спасения Христом; потому что если бы он верил в истину своего спасения Христом, то он верил бы и в действительность спасительной по­мощи Христа, так как всякое сомнение в этой помощи для него было бы так же нелепо, как, напр., нелепо было бы, если бы ка­кой-нибудь человек усомнился в действительном существовании на свете врачей и медицинской науки только на том единственном основании, что, несмотря на молву об их существовании, он все-таки страдает от постигшей его болезни. Для того чтобы болезнь излечилась, требуется не только существование врачей, но и же­лание больного лечиться у них, т.е. нужно, чтобы больной обра­тился к врачу и действительно воспользовался бы теми средствами, употребление которых врач признал бы полезным для него. То же самое, в сущности, имеет значение и по отношению к нравственным болезням человеческой природы. Врач этих бо­лезней — Спаситель мира, и потому, кто желает излечиться от них, тот, стало быть, должен обратиться именно к Нему; и если кто верит, что Он действительно может исцелить нравственную порчу человека, и на основании этой веры действительно обраща­ется к Его помощи, тот уж по этому самому, очевидно, должен пользоваться теми именно средствами, которые для исцеления нравственной порчи были указаны Спасителем Христом.

Всем нравственно больным людям, как пораженным одною и тою же болезнию греха, Спаситель указывает одно и то же сред­ство к исцелению от болезни, именно — крещение водою по вере в Него, во имя совершающих спасение трех лиц Божества (Мф. 28, 19; Мр. 16, 16); и всем нравственно слабым людям, как стра­дающим от одной и той же причины, именно — от слабости воли для энергичной борьбы со злом, Спаситель указывает одно и то же средство к воспитанию нравственной энергии воли — таинство тела и крови Своей (Иоан. 6, 51-55). Эти средства, в условиях сравнительного изучения христианства наряду с естественными продуктами религиозного творчества, весьма легко могут быть приняты критической мыслию за обычные во всех языческих ре­лигиях формы религиозного кудесничества, и некоторые действи­тельно смотрят на христианские таинства как на прямые аналогии языческих мистерий. Но этот взгляд совершенно неправилен. На самом деле как центральный догмат христианской религии — дог­мат о Божием спасении мира — никогда не был ведом языческому миру и составляет специальный и исключительный догмат одного только христианства, так и христианские таинства не имеют ни­чего общего с языческими мистериями, а являются специальными установлениями одной только христианской религии; потому что они ведь составляют не прибавку людей к Божию делу в мире, а изложение этого самого дела как богочеловеческого процесса ми­ровой истории по силе факта пришествия Спасителя в мир. В крещении сообщается человеку спасительная сила Христовой смерти (Рим. 6, 3; Кол. 2, 12), т.е. все грехи человека, принявшего кре­щение по заповеди Спасителя, принимаются на Себя Спасителем мира, и потому человек совершенно очищается от всех грехов сво­их и, в силу этого, облекается во Христа, т.е. становится членом Его царства (Гал. 3, 27). Конечно, божественная сила Спасителя ни в каком случае не может быть связана какими-нибудь чувст­венными условиями, и Сам Спаситель для очищения грехов чело­века вовсе не нуждается в том, чтобы верующий в Него человек непременно принял троекратное погружение в воду. Но что не нужно Спасителю как Богу, в том, по самой природе своей, есте­ственно нуждается человек, потому что для человека мысль и жизнь — не одно и то же и простое признание веры вовсе не со­ставляет для него обязательного правила жизни.

Человек может соглашаться с истиной веры, но это согласие, само по себе, естественно делает веру только достоянием его мыс­ли. Для того чтобы вера могла иметь для него жизненное значе­ние, она непременно должна перейти из сферы ума в сферу религиозного чувства и нравственной воли человека, так чтобы он не только мыслил сообразно с признанной истиной веры, но и счи­тал бы себя обязанным жить по вере. Принять на себя такую обя­занность он может, конечно, лишь в том единственном случае, если она сама собою определится для него из соображения его нравственных потребностей. Но по силе этого соображения психо­логически в нем, собственно, может определиться не сознание его действительной обязанности, а лишь сознание его добровольной решимости следовать в жизни истинному правилу веры. Т.е. он сам себе может поставить такую задачу, чтобы жить, напр., по духу евангельских заповедей И. Христа; но если бы добровольно или по силе внешних обстоятельств он вздумал отказаться от своей решимости, то этот отказ в таком случае имел бы своим единственным следствием только простое признание с его стороны голого факта, что он совершенно напрасно поставил себе такую задачу, относительно которой жизнь прямо показала ему, что' вы­полнить ее он не в состоянии. С таким настроением он, понятно, не может сделаться христианином, потому что это настроение — вовсе не религиозное. От всякого исповедника всякой религии на самом деле требуется гораздо больше, — именно требуется, чтобы человек добровольно принял на себя действительную нравствен­ную обязанность непременно исполнять все заповеди религиоз­ной жизни. А так как принятие всякой обязанности психологически выражается не тем, что человек сам себе дает из­вестное обязательство, а тем, что он дает это обязательство дру­гому лицу, в данном случае именно — Богу и Христу, то как вообще принятие какой бы то ни было обязанности в отношении другого лица, так и принятие на себя нравственной обязанности жить по заповедям известной религии психологически необходимо требует со стороны человека какого-нибудь внешнего удостовере­ния, т.е. требует какого-нибудь условного знака, который служил бы видимым свидетельством того, что человек действительно ста­новится исповедником принятой им религии, т.е. что он действи­тельно обязуется жить по ее заповедям.

Психологическая необходимость этого свидетельства в области религиозной жизни настолько велика, что без него человек даже не может быть и уверен в том, что он действительно находится в религиозном общении с Богом. Поэтому совершенно понятно, что всякая религия, как живое выражение этого общения, всегда и обязательно указывала человеку какой-нибудь внешний обряд, посредством исполнения которого он мог бы вступить в состав ис­поведников известной религии. И поэтому же совершенно понят­но, что христианская религия также ответила на эту нужду человека и также установила внешний обряд, посредством кото­рого всякий верующий во Христа человек мог бы свидетельство­вать о своей действительной принадлежности Христу. В этом случае Спаситель указал, собственно, не новый обряд, а предло­жил Иоанново крещение водою. Оно было в практике Иоанна Кре­стителя религиозным обрядом, удостоверявшим действительность покаяния людей и действительную готовность их принести плоды, достойные покаяния; но Спаситель благоволил соединить с этим обрядом действительное усвоение каждому человеку спасительно­го значения крестной смерти Своей, и потому в христианстве оно уже стало не просто только внешним обрядом религиозной веры, а истинным таинством божественной деятельности И. Христа. В то именно время, как принятием крещения по заповеди Христа человек удостоверяет искренность своей веры в Него и свидетель­ствует о своей нравственной обязанности жить и судить себя по вере своей, Спаситель снимает с этого человека все грехи его и действительно принимает его в вечное царство Свое; так что хри­стианское крещение является осуществлением в действительности того самого дела, возможность которого Спаситель создал для лю­дей фактом своей искупительной смерти. Поэтому помимо креще­ния человек не может быть принят Христом и не может войти в царство Его (Иоан. 3, 5) — не потому, что воля и сила И. Хри­ста связаны исполнением внешнего обряда, а потому, что сам-то человек не может иначе засвидетельствовать свое действительное подчинение Христу, как только путем внешнего удостоверения этого подчинения, А так как эта невозможность одинаково каса­ется всех вообще людей, то для всех людей Спаситель и установил крещение как один общий символический знак, удостоверяющий добровольное вступление человека в состав Его исповедников и последователей; и так как в царство Его могут вступить одни толь­ко исповедники и последователи Его, то Он и принимает в него именно только тех людей, которые приняли таинственное креще­ние по заповеди Его.

Следовательно, крещение со стороны человека удостоверяет его обещание Богу доброй совести (1 Петра 3, 21), со стороны же Спасителя оно дарует грешному человеку искупление его грехов и таким образом открывает ему действительный путь к достиже­нию им своего вечного спасения. Но так как идти по этому пути для немощного человека слишком трудно и даже совсем невоз­можно, то Спаситель не оставляет его Своею божественною силою и дает ему возможность сделать свою человеческую жизнь истин­ною ветвью жизни божественной. Эту возможность Спаситель да­ет человеку в таинстве тела и крови Своей. Под видом хлеба и вина человек принимает собственное живое тело и кровь И. Хри­ста (Мф. 26, 26-28; Иоан. 6, 51), а потому, претворяя в себя это тело и кровь, он становится истинным членом собственного тела Христова (Рим. 12, 5; 1 Кор. 6, 15; 12, 27), а в силу этого реаль­ного соединения с пречистым и животворящим телом Христовым он делается живым храмом и органом проявления той самой богочеловеческой жизни и силы, которою живет и действует в мире Спаситель Христос (Рим. 6, 17, 19-20; 2 Кор. 6, 15-16; Филип. 2, 13; Ефес. 2, 21-22). Чудо этого таинства — преложение хлеба и вина в тело и кровь И. Христа, — разумеется, исключительно со­вершается только божественною силою собственного духа Христо­ва,    но   действительная   сила   этого    таинства   —    реальное приобщение человека к живому телу Христову и действительное откровение в человеке божественной силы Христа — зависит от свободного отношения к Нему самого человека. Кто, например, не верит во Христа, тот не может, конечно, верить и в действитель­ность таинства евхаристии, а потому если бы он приступил к это­му таинству, то Христос, понятно, не воссоединил бы его с Собой, т.е. не дал бы ему Своего тела и крови, и он принял бы только видимые хлеб и вино. Кто же верит во Христа и желает быть еди­но с Ним и по силе этого именно желания приступает к таинству    Евхаристии как действительному способу живого единения со Христом, того и на самом деле Христос воссоединяет с Собою, и воссоединяет именно такою же реальною связию, каковою соеди­нены между собою ветвь и виноградная лоза; так что, с принятием тела и крови Христовых, человек действительно вступает в сферу собственной жизни и силы Иисуса Христа, и Христос действительно является деятельным участником в личном подвиге человече­ской жизни.

Конечно, живая деятельность в мире божественной силы И. Хри­ста не подлежит исследованию и, стало быть, не может допускать в свою пользу никаких положительных доказательств. Наряду с людьми, которые по личному опыту своей жизни могут решитель­но утверждать о себе, что они могут все преодолеть и все совер­шить силою укрепляющего их Христа Иисуса (Филип. 4, 13; срав. Рим. 8, 35-37), найдется целое множество людей, которые, напро­тив, могут решительно засвидетельствовать о себе, что, несмотря на свое крещение во Христа и на участие в таинстве тела и крови Его, они все-таки остаются на самом деле такими же немощными людьми, как и люди, не имеющие никакого отношения ко Христу. А вследствие этого, наряду с людьми, для которых не существует никакого сомнения в истине ясных слов И. Христа: ядущий Мою плоть и пиющий Мою кровь пребывает во Мне, и Я в нем (Иоан. 6, 56), в действительности находится немало людей, для которых эти слова, как необычайно странные, представляются понятными только в переносном смысле. В пользу такого понимания может отчасти говорить и явное противоречие между чувственным вос­приятием хлеба и вина и мыслию о теле и крови И. Христа, и мо­жет отчасти говорить кажущееся несоответствие между таинством преложения евхаристических видов и действительным ростом че­ловеческой природы И. Христа в исторический период Его земного существования. Но противоречие между восприятием таинства и мыслию о сущности его в данном случае ничуть не выше тех про­тиворечий, в которых естественно вращается человек, всегда и все воспринимающий не так, как оно действительно есть, а лишь так, как по субъективным условиям чувственного восприятия оно необходимо представляется ему. Несоответствие же между таин­ственным преложением евхаристических видов и живым образо­ванием подлинных тела и крови И. Христа, т.е. тех именно тела и крови, в которых Он действительно жил на земле и с которыми вознесся на небо, это несоответствие — только кажущееся. Ведь на самом деле не куча питательных материалов в свое время со­здала Христа, как и нас теперь создает, как и вообще создает все, что живет на земле, а каждое живое существо своей собственной внутренней энергией претворяет разные питательные материалы в собственное живое тело свое. Мы даже и о себе самих не можем сказать, что будто для этого претворения нам непременно требу­ется сложный пищеварительный аппарат, потому что ведь и ап­парат-то этот создан тою же энергией нашего духа и тем же путем претворения внешних элементов в наше собственное тело. Если же в общих условиях мировой жизни совершенно естественным,хотя и непонятным для нас, образом действительно и непрерывно совершается таинство физического творчества духа, то почему же всемогущий и вездесущий Дух Христов не может преложить евхаристических хлеба и вина в Свое собственное живое тело и в Свою собственную кровь? Если верно, что Христос — Богочеловек и что Он живет в нашем мире, то чудесного и непонятного в та­инстве евхаристии, по существу, нисколько не больше того, чем сколько мы имеем чудесного и непонятного в таинстве нашей соб­ственной жизни и в таинстве жизни природы вообще.

Гораздо скорее против действительности таинства евхаристии можно указывать на факты действительной немощи христиан. Но в таком случае, разумеется, необходимо доказать, что христианин остается совершенно беспомощным в своей жизни, несмотря на то что он ищет себе божественной помощи Христа именно в тех са­мых условиях, в которых эта помощь ему действительно была обе­щана Христом. Между тем это обстоятельство не подлежит исследованию и, стало быть, не может допускать никаких доказа­тельств, потому что одна только личная совесть человека может решить, с каким душевным настроением он на самом деле отно­сится к Христу. Если бы, напр., оказалось, что он живет преходя­щими интересами временной жизни и только между прочим помышляет иногда о вечности, как бы ему там не остаться ни с чем, то суетность его надежд на божественную помощь Христа в этом случае совершенно понятна, потому что с такими помышле­ниями и стремлениями он, очевидно, остается вне сферы божест­венной жизни и силы Христа. Другое бы дело было, если бы он шел по следам Христа, т.е. если бы он желал той именно жизни, которая действительно создается Христом, и в этом именно случае оказался бы совершенно беспомощным под тяжелым бременем своей жизни как непосильного для него подвига непрерывного са­моотвержения; потому что в этом случае его беспомощность не­сомненно была бы роковым фактом для логики его христианской веры. Но каждый человек может сам только сказать о себе, дей­ствительно ли он взял на себя бремя крестного подвига и пал под тяжестью этого бремени, или же, ссылаясь на свои немощи, он со­всем даже и не думал о том, чтобы действительно отвергнуться себя и всецело отдаться на божественную волю Христа? Во всяком случае, найдется огромное множество христиан, которые нисколь­ко не затруднятся ответить на этот вопрос полным осуждением се­бя. Для живого нравственного сознания дело не в том, что люди не в силах нести на себе тяжелого бремени креста, а в том, что у них нет никакого желания изменить свою жизнь, и они скорее мо­гут искать себе божественной помощи для целей своего земного благополучия, нежели для исполнения Божия дела в мире. Поэтому, вместо того чтобы стремиться к действительному соедине­нию со Христом и жить одною с Ним вечною жизнию, они скорее желают, наоборот, соединить Христа с собою, чтобы Он помогал им Своею божественною силою в земных иллюзиях их личного счастия.

Это противоречие веры и жизни, разумеется, вполне естест­венно и совершенно понятно. Естественно и понятно оно потому, что христианство отрицает настоящий мир и человеческую жизнь в этом мире во имя истины вечного Божия царства; но христианин все-таки не переносится в это царство, а только удостаивается его, и божественная сила Христа Спасителя не действует на него с ме­ханическою необходимостию физической причины, а только со­действует нормальному развитию его нравственной свободы и усиливает его духовную энергию, когда эта энергия направляется на достижение той же самой истинной цели, которая составляет вечную цель божественной деятельности Христа. Поэтому христи­анин не является сразу совершенным, а может только достигнуть нравственного совершенства, — он может только сделаться свя­тым. На пути к этой цели, именно по человеческой немощи своей, он может и останавливаться, может даже и падать в борьбе со своею греховностию. Но поскольку он имеет в себе искреннее же­лание быть верным последователем И. Христа, христианство не отвергает его за эти падения. Оно лишь обязательно требует от него, чтобы он не разрушал своими падениями Божия дела в мире. Оно именно обязательно требует от него, чтобы он никогда не из­винял себе своих нравственных падений, а так бы прямо и при­знавал их за падения, т.е. признавал бы их за действительную измену свою христианскому идеалу жизни, и таким образом в са­мых падениях своих, осуждая себя, как грешника, он утверждал бы истину своей христианской веры как обязательного для него закона жизни. При таком настроении он уж не может, конечно, заведомо утверждать какое-нибудь греховное состояние как цель своей деятельности, и потому он не может извращать истинного соотношения между верой и жизнию. По вере своей и по совести своей, несмотря на все свои падения, он все-таки останется на том самом пути, который Спаситель указал ему как путь в вечную жизнь. Поэтому христианство вполне признает, что такой греш­ный христианин нисколько не лишается надежды спасения и ос­тается достойным Христовой милости к нему. Если исповедуем грехи наши, — говорит апостол, — то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи наши и очистит нас от всякой неправды (1 Иоан. 1, 9). В этом случае христианин, очевидно, нуждается не в какой-нибудь новой искупительной жертве за грех, а только в но­вом очищении себя вечной жертвой И. Христа, и потому именно покаяние во грехе составляет для него единственный путь к ново­му действительному очищению своих грехов.

5. По христианскому учению, пока существует настоящий мир, в нем неизбежно будет существовать и зло, потому что оно созда­ется и поддерживается не столько религиозным невежеством и нравственной испорченностию людей, сколько прямою ненавистию к Богу и решительным упорством во лжи со стороны мира преступных духов. Было время, когда люди были достойными Бо­га, но злая воля мятежного духа порешила сделать их враждеб­ными Богу, и они действительно не устояли в истине своего положения и разрушили Божию мысль о бытии. Это преступление было совершено ими только в состоянии обольщения, и потому, сделавшись преступниками Божией воли, они на самом деле все-таки не сделались врагами Бога; но так как своим преступлением они все-таки разрушили план и цель божественного творчества, то само собою разумеется, что в своем преступлении они явились совсем не такими людьми, которых Богу угодно было создать и которых Он действительно создал, и что материальный мир, в си­лу их преступления, оказался совсем не тем совершенным бытием, I которое служило действительным осуществлением божественной идеи бытия. На самом деле и преступные люди, и бессмысленный мир преступления были созданы не Богом, а врагом Его — диаво-лом; так что, несмотря на то что диавол не достиг своей цели, — не вложил именно в сердце людей свою дикую ненависть к Богу, он все-таки сделал из Божия мира другой — не Божий мир, и по­скольку он именно сделал этот не Божий мир, он естественно и является князем мира сего (Иоан. 14, 30) и богом века сего (2 Кор. 4, 4), Правда, Бог не оставил своего творения. Ввиду того, что грешный человек, по крайней мере в желании своем, остался почитателем и служителем Бога, Бог Сам явился в царстве мира и века сего, чтобы разрушить дела диавола (1 Иоан. 3, 8) и спа­сти от погибели своего грешного почитателя. И несомненно, что диавол не ожидал и не мог ожидать этого чуда Божией любви, по­тому что о Божием намерении явить это чудо не было известно даже и ангелам. Тем не менее, когда Бог действительно явил это чудо, диавол нисколько не поразился им. Напротив, в решитель­ном ослеплении своего гордого ума, он осмелился даже приступить ко Владыке бытия и, с явным желанием унизить и оскорбить Его, осмелился даже с видимым злорадством прямо указать Ему на то, что он именно, диавол, является полновластным князем и богом мира и века сего (Мф. 4, 8-9; срав. Лк. 4, 5-7). Очевидно, он впол­не был уверен в непоколебимой силе своего владычества над ми­ром и, в силу этой уверенности своей, мог даже самодовольно воображать о себе, что будто он может отнять человеческую жизнь у воплотившегося Сына Божия и таким образом может с великим позором и навсегда удалить Его из пределов своего темного цар­ства.

В этих расчетах диавол ошибся. Сын Божий действительно был опозорен злыми людьми и по Своему человечеству действительно умер на кресте, но смерть не удалила Его из нашего мира. Он во­скресил Свое человечество и таким образом навеки остался в мире превыше всякого начальства, и власти, и силы, и господства, и всякого имени, именуемого не только в веке сем, но и в будущем (Ефес. 1, 21). Следовательно, одним уже тем, что Он остался в мире, Он отнял силы у начальств и властей враждебного Ему сонмища падших духов и, по выражению апостола, властно под­верг их позору, как ничтожных лжецов; потому что в Нем факти­чески открылась всему разумному миру истинная сила и власть действительного Владыки и Бога (Колос. 2, 15). Тем не менее, од­нако, по слову откровения, диавол не смирился пред совершив­шимся фактом, а порешил еще продолжать свою упорную борьбу с всемогущим Царем, чтобы снова овладеть отнятым у него цар­ством. По известной притче Спасителя, он усиливается испортить Божию ниву пшеницы и сделать ее полем плевел своих (Мф. 13, 24-25, 27-39), и для этого, по слову апостольского учения, он не только обольщает людей материальными благами мира (Деян. 5, 1-4), но и возбуждает прямые гонения на истинных служителей Бога (1 Петр. 5, 8-9; срав. Апок. 2, 9-10). Люди, по слепоте своего невежественного ума, конечно, могут заблуждаться и могут иног­да думать, что Бога нет совсем, но верить в Бога и враждовать с Ним они ни в каком случае не могут; и вследствие этого, по своему нравственному бессилию, они могут, конечно, уклоняться от Бо­жия закона жизни, но хвалить себя за то, что они дурно живут, они ни в каком случае не могут. Поэтому всякая вражда к Богу и к божественному со стороны людей совершенно неестественна, и если в действительности она бывает в людях, то в этом случае люди подчиняются влиянию того, кому такая вражда действитель­но свойственна, т.е. влиянию князя, господствующего в воздухе, духа, действующего ныне в сынах противления (Ефес. 2, 2). Этот «князь» располагает еще огромным миром всех добровольных грешников (1 Иоан. 3, 8-12), и потому он еще может свободно выражать свою ненависть к Богу стремлением разрушить Божие дело спасения мира путем усиленного развития и распространения зла на земле.

По слову христианского откровения, из мира грешного челове­чества вместе с церковию святых, желающих облечься в нравст­венные совершенства И. Христа, будут выступать также и гордые люди с резко выраженными качествами падшего духа, — люди, которые презирают начальства, дерзки, своевольны и не стра­шатся злословить высших (2 Петр. 2, 10). Эти люди, развращен­ные умом и невежды в вере, благодаря своему наглому характеру, всегда будут идти впереди людей, разумеющих истину и любящих добро, и потому они со временем доведут человечество до полного разрушения всех нравственных устоев жизни, и семейной и обще­ственной, и заразят ядом своего бесчинства даже верующее обще­ство самих христиан (2 Тим. 3, 1-8). Вопреки ясному наставлению Спасителя, что Он только один — Учитель людей (Мф. 23, 8), и вопреки ясному убеждению апостолов, что истина в Иисусе (Ефес. 4, 21), и что в Нем только одном сокрыты все сокровища премудрости и ведения (Колос. 2, 2-3), и что поэтому никто не может положить другого основания религиозной веры и надежды людей, кроме положенного Самим Христом и данного именно во Христе (1 Кор. 3, 11), гордые люди поврежденного ума (1 Тим. 6, 5) не захотят более иметь во Христе своего единственного учите­ля, но по своим прихотям будут избирать себе учителей, ко­торые льстили бы слуху (2 Тим. 4, 3). В силу такого распутства ума, зло естественно будет развиваться в людях и естественно же вызовет свое неизбежное следствие. Водимые страстию ненасыт­ного себялюбия, опорочившие разум и поправшие голос совести, люди примутся истреблять друг друга: друг друга будут предавать и возненавидят друг друга; и восстанет народ на народ, и царство на царство, и наступит такая великая скорбь, какой еще не было от начала мира (Мф. 24, 10; 7, 21). Но даже и великая скорбь не образумит людей. Хотя среди ужасов всеобщей резни они несом­ненно будут вспоминать о христианской вере во Христа и несом­ненно будут желать, чтобы Христос действительно пришел к ним на помощь, но, по причине умножения беззакония (Мф. 24, 12), они будут желать себе другого Христа, который льстил бы их слу­ху и был бы для них сильным царем непременно от мира сего. По­этому многие бессовестные искатели приключений воспользуются тогда людским ожиданием Христа и будут выдавать себя за Него; и найдутся между ними такие искусные чародеи, которые дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных (Мф. 24, 24), т.е. людей, которые останутся верными почитателями истинного Бога Христа; и наконец даже откроется такой человек греха, сын погибели, который поставит себя выше всего, называемого Богом или святынею, так что в храме Божием сядет он как Бог, выдавая себя за Бога (1 Фессал. 2, 3-4), и этот именно человек окажется как раз таким человеком, пред которым тогда пожелает преклониться все развращенное поколение людей (Апок. 13, 7-8). А между тем этот человек греха обратится к людям с явной хулой на Бога, чтобы хулить имя Его, и жилище Его, и живущих на небе (Апок. 13, 6); и люди настолько будут увлечены его гордым безумием, что поверят ему, что настоящий Бог — не тот, которого они считали Владыкой неба и земли, а тот, о котором они думали как о враге великого Бога, т.е. люди поверят своему гордому богохульнику — царю, что настоящий Бог — это сатана, давший их царю силу свою, и престол свой, и великую власть (Апок. 13, 2-4). И таким образом, по слову откровения, в будущем настанет даже такое время, когда в мире явно откроется безбожное царство сатаны; но вместе с этим царством наступит наконец и неизбежная погибель мира.

Из этих сообщений новозаветного откровения всякому вполне очевидно, что христианская религия может, собственно, рассчи­тывать лишь на самое скромное положение в мире. Чудное дело Бога Спасителя, христианство должно бы было являться свобод­ным делом познания и жизни всего человечества, а между тем лю­ди далеко еще не избавились от власти тьмы, и потому истинно-христианское мировоззрение, даже в собственных недрах самого христианского общества, в действительности имеет не только своих убежденных поборников, но и самых решительных противников. Время от времени появляются гордые глашатаи че­ловеческой мудрости и с достоинством поучают христианский мир своими заявлениями, что будто они переросли христианскую веру и могут ясно видеть крупные недостатки даже в моральном учении Христа¹⁶. Такие глашатаи в христианстве и ранее часто бывали, и всегда они будут, и всегда же, конечно, будут находиться люди, для которых вся истина заключается в том, чтобы услаждать себя наивною верой, будто они и в самом деле переросли бесконечную высоту христианской веры, так как об этом доподлинно узнали и всему миру поведали самые авторитетные ученые. Это явление в свое время было предсказано Христом и Его апостолами, и потому в нем нет и не будет ничего неожиданного, как не будет ничего неожиданного даже и в том, что со временем повсюду оскудеет христианская вера и со всех сторон раздадутся победные клики торжествующего неверия. Конечно, по самому существу своей ве­ры, как веры в истину действительного спасения мира, христи­анин естественно может думать только о торжестве своей веры, потому что истина непобедима и Божие дело не может быть уни­чтожено никакими силами ада. Но если Бог совершил дело любви Своей и предоставил людям самим избрать себе вечную жизнь или смерть, то видимое противоречие между верой в действительность Божия спасения мира и фактом действительного разрушения людьми этого самого спасения на самом деле нисколько не может смущать совесть и мысль христиан. Если бы еще не было дано в откровении пророческого изображения земной судьбы христиан­ства, то можно было бы смущаться широким развитием неверия и, пожалуй, даже можно было бы сомневаться в истине христиан­ской веры, если ей действительно суждено постепенно терять ряды своих исповедников. Но истина пророческих указаний относи­тельно развития неверия вполне гарантирует собою истину этих указаний и относительно вечного торжества христианской веры в будущем откровении Божия царства.

По сообщению христианского откровения, даже и в период бо­гохульного царствования антихриста развращенные люди не бу­дут оставлены без всякого вразумления. Предстоящая катастрофа мировой погибели в действительности даст о себе знать такими пе­ременами физических условий жизни, что при всем ослеплении своем люди не могут, однако, не узнать в них очевидного наступ­ления конца мира. Прежде всего неожиданно поразят людей жес­токие гнойные раны, и раны эти одновременно поразят всех без исключения ратоборцев антихриста (Апок. 16, 2). Одновремен­ность, неожиданность и всеобщность этой напасти вполне убеди­тельно, конечно, покажут людям, что в мире совершается что-то неладное; и физическая природа к этому вполне доказательно за­тем укажет людям, что в мире действительно совершается нечто неладное, потому что неожиданно изменится вид и состав морей, и вода в них сделается как бы кровью мертвеца, и все одушев­ленное действительно умрет в них (Апок. 16, 3); а потом и в реках и в источниках вода также неожиданно сделается кровавою, и лю­дям, по выражению пророка, дано будет пить кровь (Апок. 16, 4,6). Эти грозные признаки наступающей смерти вскоре затем до­полнятся таким угрожающим признаком, который уж не оставит ни малейшего сомнения в том, что именно ожидает наш мир: тем­пература воздуха на земле неожиданно поднимется до такой вы­соты, что воздух будет жечь людей огнем (Апок. 16, 8), и люди в мучительных страданиях от раскаленного воздуха по необходимо­сти должны будут почувствовать страшный признак наступающе­го мирового пожара¹⁷. Но, по сообщению откровения, даже и очевидная опасность неминуемой погибели тогда не заставит лю­дей образумиться. Великий пророк, которому дано было созерцать последние картины истории мира, видел все царство антихриста и слышал, как люди этого царства, сжигаемые раскаленным воз­духом, хулили имя Бога, имеющего власть над сими язвами, и не вразумились, чтобы воздать Ему славу (Апок. 16, 9). Очевид­но, в безумном увлечении своим чародеем-царем они всю надежду своего спасения возложат только на его сатанинскую силу и вели­кую власть, в Боге же будут видеть только своего личного врага, как будто Он на то лишь одно и способен, чтобы поражать людей всякими язвами. Между тем антихрист бессилен будет остановить стихийный процесс мирового разорения.

В то время как раскаленный воздух будет жечь людей как бы пламенеющим огнем (2 Фессал. 1,8), солнце померкнет (Мф. 24, 29), и наступит мрак на земле, и среди этого мрака богохульные люди, по изображению пророка, будут кусать от боли языки свои и тем не менее все-таки будут хулить Бога небесного от стра­даний своих и язв своих и не раскаются в делах своих (Апок. 16, 10-11). Очевидно, они все еще будут надеяться на могуществен­ную силу антихриста, но питать в себе эту надежду им уж при­дется недолго; потому что в темном пространстве небес пред ними выступит светлый образ Сына Человеческого (Мф. 24, 30; срав. Апок. 14, 14), и они узнают тогда истину отвергнутого ими Христа и сознают все безумие своей вражды к Нему, и потому восплачутся при этом видении все племена земные (Мф. 24, 30). Но да­же и в то время, по слову новозаветного пророка, антихрист еще попытается удержать людей во власти сатаны и попытается еще сделать их врагами Бога до самого последнего конца. Ради этого он созовет всех царей земли на мнимую войну с Сыном Челове­ческим и отчасти успеет в своих замыслах; потому что даже и в эти последние дни существования мира найдутся слепые поклон­ники его могущества, которые и в самом деле соберутся на указанное им место, чтобы воевать с Богом Вседержителем (Апок. 16, 13-14, 16). Однако день этого безумного собрания безумных лю­дей будет именно великим днем Бога Вседержителя, когда во всех концах вселенной раздастся голос: совершилось (Апок. 16, 17), и все люди увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках не­бесных с силою и славою великою (Мф. 24, 30). Земля исчезнет тогда в страшном пламени всемирного пожара, и божественная си­ла Христа Спасителя мгновенно преобразует хаос разоренных сти­хий погибшего мира в новый славный мир Божия царства.

Этот момент откровения Божия царства будет моментом откро­вения вечной жизни людей. Все те люди, при жизни которых со­вершится погибель мира, разумеется, должны будут погибнуть в пламени мирового пожара. Но именно в этот момент всеобщего разорения материальных стихий бессмертному духу человеческо­му, как собственнику вечной человеческой природы, Христос воз­вратит силу творчества жизни, и дух каждого человека мгновенно образует себе новое тело применительно к условиям существова­ния нового мира. Поэтому все люди, захваченные мировым пожа­ром, собственно, не умрут, а только изменятся, потому что мо­мент внешнего уничтожения их пламенем мирового пожара совпа­дет с творческим моментом внутреннего преобразования ими своих настоящих тел в новые тела. Все же люди, которые когда-либо жи­ли на земле и уснули сном смерти, мгновенно восстанут от этого сна, т.е. души их мгновенно образуют себе новые тела, и они, стало быть, воскреснут из мертвых (1 Фессал. 4, 13-16; 1 Кор. 15, 51-52). Мысль об изменении живых людей, при образовании нового мира, ясно определяется общими законами человеческих отношений к миру, и потому, при логической обработке этой мысли, никаких недоумений не может быть. Мысль же о воскресении умерших лю­дей нисколько не связана с наличными законами мирового сущест­вования, и потому, при логической обработке этой мысли с точки зрения наличных законов природы, она всегда вызывала серьезное недоумение: как воскреснут умершие и с каким именно телом они возвратятся к жизни? Дело в том, что материальный организм умершего человека разлагается на свои составные элементы, и эти элементы могут быть рассеяны по всему лицу земли. Весьма со­мнительно, конечно, чтобы ограниченный дух человека мог сле­дить за судьбой каждого атома своего бывшего тела, и еще более сомнительно, чтобы в одно мгновение ока он мог собрать все эти атомы со всех концов земли. В силу же возможности и основатель­ности этого сомнения, даже в период апостольской проповеди хри­стианства находились некоторые христиане, которые понимали учение о воскресении в смысле аллегории и совершенно отвергали действительное возвращение к жизни умершего человека в слож­ном составе его психофизической природы (1 Кор. 15, 2; 2 Тим. 2, 17-18). По поводу этого заблуждения древние христианские учи­тели, как известно, старались усиленно доказывать, что воскресе­ние тела безусловно необходимо с точки зрения Божия правосу­дия; потому что жизнь будущего века явится только простым след­ствием жизни настоящего века, а свою настоящую жизнь человек ведет не в качестве бесплотного духа, а в качестве духа, существу­ющего в материальных условиях физической природы. Тело здесь участвует и в подвигах духовной жизни, и в служении человека греху. Поэтому было бы явно несправедливо, если бы один только дух наследовал вечную жизнь и тело не приняло бы никакого уча­стия в блаженстве или страданиях будущей жизни когда и страдать и блаженствовать человек будет именно за свою настоящую жизнь. По существу этой аргументации вопрос о будущем теле воскре­сения, очевидно, разрешается сам собою. Та самая необходимость, которая требует воскресения тела, обязательно требует, чтобы вос­кресшее тело было именно тем самым человеческим телом, с кото­рым человек жил на земле и с которым он умер. В таком случае, разумеется, логическая последовательность мысли необходимо должна требовать такого заключения, что в состав воскресшего те­ла должна будет войти не только материальная масса умершего те­ла, но и вся вообще материальная масса, которая входила в состав человеческого организма за все время его земного существования: так как иначе воскресшее тело хотя и будет тем же самым, с кото­рым человек умер, но оно уж не будет, конечно, тем же самым, с которым он действительно жил на земле. Между тем человек вовсе не знает сейчас своего бывшего тела: ни где оно находится, ни что оно представляет из себя, так что фактически он вполне подтвер­ждает сейчас то затруднение, которое издавна смущало человече­ский ум в мышления возможности воскресения. Если в самом деле воскресшее тело будет именно тем самым, с которым человек жил на земле, то как же найдет и узнает дух все рассеянные элементы его? Древняя вера выходила из этого затруднения только мыслию о Божием всемогуществе. Христианские учители именно указыва­ли, что если мы можем мыслить чудо творения из ничего, то тем более мыслимо для нас чудо воскресения из мертвых; потому что где бы ни находились рассеянные элементы человеческого тела, они, во всяком случае, существуют, и стало быть, нет ничего не­возможного в том, что по мановению Божией воли тело воскресше­го человека составится из тех же самых элементов, из которых прежде состояло живое тело его¹⁸. Таким путем серьезное недоумение древней богословской мысли действительно было устране­но, и вопрос о том, как воскреснут умершие, был положительно ре­шен христианскою верою в чудо божественного всемогущества. Но это решение, вполне удовлетворявшее собою богословскую мысль древнего времени, не может, конечно, считаться удовлетворитель­ным для современной научной мысли.

Дело в том, что, в силу механического круговорота физической жизни, вполне возможно такое явление, что телесный состав умер­шего человека может войти по частям в телесный состав бесчис­ленного множества других людей. Тело умершего человека, на­пример, может войти в состав растения, а растение может войти в состав тела животного, а тело животного может войти в состав тела человеческого. Такой круговорот материи непрерывно совершает­ся от начала творения мира и будет совершаться до последнего конца мировой жизни. Поэтому в полной мере возможно, что одни и те же элементы материи последовательно побывают в телесном составе многих миллионов людей, и в полной мере возможно, что в телесном составе какого-нибудь современного человека нет ни единого атома, который в течение минувших веков и тысячелетий не входил бы в состав живого тела какого-нибудь другого человека. Следовательно, в момент будущего воскресения умерших, если только дух человека непременно должен будет соединиться с тем самым телом, с которым он жил на земле, на одни и те же элемен­ты телесной организации могут явиться сотни и тысячи разных претендентов, и могут даже оказаться такие люди, телесный орга­низм которых весь без остатка будет разобран по частям его перво­начальными хозяевами. В таком случае с каким же телом восста­нут из гроба эти умершие собственники чужого имущества? Ясное дело, что при таких обстоятельствах даже и Божие всемогущество не может пособить человеку, потому что ведь Бог не может же, ко­нечно, обделить одного человека, чтобы составить тело другому человеку. А вследствие этого если в день воскресения действитель­но должны будут возвратиться к жизни все вообще умершие люди, между тем как одни и те же элементы материи могут оказаться од­новременно принадлежащими целому множеству различных лю­дей, то ясное дело, что воскресение умершего человека, несомнен­но, может совершиться не только чрез восстановление его прежне­го тела, но и чрез образование его духом своего физического тела совершенно независимо от тех материальных элементов, которые во время земной жизни человека последовательно входили в состав его материального организма.

При таком способе воскресения умерших тело воскресшего че­ловека, понятно, может оказаться не тем же самым, с которым человек жил на земле. Но это тождество на самом деле ни с какой точки зрения не может считаться необходимым. По крайней мере те богословские соображения, которые обыкновенно приводятся в доказательство этой необходимости, на самом деле ровно ничего собою не доказывают. В этом случае обыкновенно указывают на факт воскресения И. Христа, оживившего то самое тело Свое, ко­торым Он умер на кресте и которое было положено во гробе. Но ведь этот факт, определивший собою необходимость всеобщего во­скресения умерших, всею совокупностию тех обстоятельств, при которых он действительно совершился, доказывает, собственно, не то, что человек непременно должен будет воскреснуть из мертвых с тем именно материальным составом тела, с которым он умер, а лишь то одно, что для вечной жизни будущего века человеку тре­буется не отложение материального тела и не облечение в какое-нибудь другое нематериальное тело, а непременно новое соединение человеческого духа именно с материальным телом. В том, что такое соединение действительно произойдет в мире бу­дущего века, христианина безусловно удостоверяет то самое об­стоятельство, что Спаситель воскрес из мертвых не с каким-нибудь особенным телом, а именно с материальным телом; потому что воскресшее тело Его было то самое тело, с которым Он родился, и жил, и добровольно принял свои крестные мучения и смерть. Стало быть, тождество умершего и воскресшего тела Спасителя дает нам положительное основание сказать, что при от­кровении будущей жизни человек непременно будет иметь мате­риальное тело и что поэтому для него нет и не может быть никакой необходимости явиться в день воскресения не с тем же самым телом, с которым он жил во время своего земного су­ществования. Т.е. другими словами: если уж в день воскресения человек непременно будет иметь материальное тело, то всего ес­тественнее для него иметь именно свое прежнее тело, и потому всякий человек, тело которого уподобилось телу Спасителя, т.е. не подверглось тлению или по крайней мере не поступило в кру­говорот мировой жизни и не сделалось временною собственностию многих других людей, наверное воскреснет с своим прежним те­лом', но только он воскреснет с этим телом не в силу того, что будто бы иначе он уж совсем и не может воскреснуть, а лишь в силу того одного, что у него будет возможность иметь свое преж­нее тело, и он не будет иметь никаких оснований к тому, чтобы заменить материальный состав своего прежнего тела таким же другим составом.

Следовательно, фактом воскресения И. Христа определяется только необходимость воскресения умерших людей, но не опреде­ляется необходимое тождество воскресшего тела с умершим телом. Необходимость этого тождества нисколько не определяется и теми моральными соображениями, на которые по преимуществу указы­вали древние богословы как на обязательно требующие воскресе­ния того самого тела, с которым человек жил на земле. Они указы­вали на вечные следствия временной жизни и действительностию этих следствий надеялись доказать, что в отношении тела они бы­ли бы совершенно несправедливы, если бы именно тело воскресше­го человека было не то же самое, в котором человек действительно служил на земле развитию добра или зла. Но опасение несправед­ливости в данном случае было совершенно напрасно. Ведь тело са­мо по себе не может делать ни добра ни зла, и не может оно само до себе ни страдать, ни блаженствовать. Ощущение различных деятельностей и состояний тела, как состояний боли или удовольст­вия, принадлежит сознающему духу человека, и произвольный выбор телесных состояний, как мотивов и целей практической де­ятельности человека, всецело принадлежит свободно-разумной личности его. Поэтому, имея в виду справедливое соотношение временной жизни и вечных результатов ее, нужно спрашивать, очевидно, не о том, в каком теле воскреснет человек, — в том ли самом, в котором он жил на земле, или в другом, а о том, ка­кой именно человек наследует вечные результаты наличной жиз­ни, — тот ли самый, который, живя в теле, делал доброе или худое (2 Кор. 5, 10), или другой? Если бы воскресший человек был не тем, который жил на земле, то это действительно было бы разру­шением всего дела спасения, потому что в таком случае воскресе­ние было бы не спасением погибшего человека, а созданием нового. Если же воскресение будет не созданием новых людей, а возвраще­нием к жизни именно тех самых людей, которые жили на земле и умерли, то вопрос о тождестве воскресшего тела и умершего ни с богословской, ни с нравственно-юридической, ни с научно-психо­логической точек зрения, очевидно, не имеет решительно никако­го значения.

На самом деле тождество человека создается исключительно только единством его личности. В телесном составе своем, пока он живет, он ни единой секунды не остается неизменным, потому что физическая жизнь его совершается только путем физиологическо­го обмена веществ, и вследствие этого за время земной жизни своей человек на самом деле может сменить несколько телесных организмов. Может ли он жалеть о том, что материальные элемен­ты, которые, несомненно, входили в состав его организма, вышли из этого состава, а, напротив, элементы, которые не были его те­лом, вошли в состав его тела? И может ли он требовать, чтобы все те элементы, которые когда-либо входили в состав его телесного организма, обязательно были возвращены ему, потому что иначе он уж будет не тем самым человеком, который жил и грешил или делал добро? Ничего этого, понятно, не может быть; потому что, при всех изменениях своего тела, сам человек всегда остается од­ним и тем же, и то тело, с которым он уходит в могилу, в действи­тельности является ничуть не менее его собственным телом, чем то тело, которое он получил в день своего рождения от матери своей, хотя тело смерти, если только человек переживет период своего младенчества, будет вовсе не то же самое тело, с которым он ро­дился на свет, И потому, если бы в день воскресения, по голосу все­могущего Сына Божия, он получил возможность и силу образовать себе новое тело, то это новое тело его было бы ничуть не меньше его собственным телом, чем то тело, с которым он умер, хотя бы на самом деле оно и было не тем самым телом, с которым он умер.

Конечно, в силу вековой привычки мысли к представлению обязательного тождества между умершим и воскресшим телом по их материальному составу, может найтись немало людей, для ко­торых очень трудно будет перейти к нашему представлению о во­скресении. Но во всяком случае наше представление в полной мере согласуется с новозаветным учением о воскресении, как оно в полной мере согласуется и с научным познанием о сущности че­ловека и о сущности процесса человеческой жизни. На вопрос о том, как воскреснут мертвые и в каком теле придут, апостол да­ет совершенно ясный ответ: безрассудный! то, что ты сеешь, не оживет, если не умрет, и когда ты сеешь, то сеешь не тело бу­дущее, а голое зерно... Так и при воскресении мертвых (1 Кор. 15, 35-37, 42). Из этого ответа вполне очевидно, что богочеловеческою силою И. Христа смерть является отложением временной жизни для получения вечной жизни и что состояние этого отло­жения в отношении к будущему состоянию человека в день вос­кресения наглядно выражается отношением посеянного зерна к выходящему из него растению. О смысле и значении этого нагляд­ного выражения, разумеется, не может быть никакого спора, по­тому что если бы оно неточно выражало собою апостольскую мысль, то апостол никогда бы, конечно, и не указал на него. А потому событие будущего воскресения людей мы, очевидно, мо­жем и должны представлять себе именно в духе и смысле данного апостолом представления о нем. Представление же апостола ясно говорит не о том, что будто человеческие души в день воскресения моментально вселятся в свои прежние тела, мгновенно созданные для них всемогущею силою Бога, а о том, что по данной им силе от Бога они мгновенно разовьют свою собственную творческую деятельность и сами образуют себе свои будущие тела; так что воскресение, стало быть, произойдет путем мгновенного повторе­ния того же самого творческого процесса жизни, которым образу­ются живые тела людей и в  настоящий период их  земного существования. Ведь растение в самом деле создается не внешнею силою природы помимо зерна, а развивается изнутри умершего зерна творческою силою семенного зародыша. Следовательно, ес­ли так именно, по апостолу, будет и при воскресении умерших, то вполне очевидно, что погребение умершего человека действи­тельно является не положением в землю будущего тела его, а лишь временным упокоением голого зерна будущей жизни в за­держанной деятельности творческого духа. Когда наступит час, назначенный Богом, творческие силы будут возвращены умершим людям, и они из элементов ли своих прежних тел или из других элементов образуют себе новые материальные тела как необходи­мые орудия живых отношений их к новому миру.

Когда придет этот час всеобщего воскресения? Об этом никому не известно. По слову Спасителя, этот час будет определен лич­ною волею Бога Отца, и потому он известен только Его личному ведению (Мф. 24, 36; срав. Мр. 13, 32). Но совершит воскресение и преобразует наш мир, по воле Бога Отца, Творец и Спаситель мира — Богочеловек Христос, Поэтому день воскресения в ново­заветном откровении обыкновенно называется днем Господним, днем Христовым, днем Сына Человеческого (Лк. 17, 22-26; 1 Кор. 1, 8; Филип. 1, 6, 10; Фессал. 5, 2). В этот именно день откроется вечная сила и слава Его, — сила в том, что Он сотворит все новое, и слава в том, что все живое увидит и признает тогда, что Он — воистину Господь, и потому преклонится пред Ним всякое колено небесных и земных и преисподних (Филип. 2, 10-11). Но так как со времени первого преступления не все Его творение одинаково служило и служит Ему и даже не все Его творение одинаково от­носилось и относится к Нему, то день откровения державной силы Его естественно будет днем суда Его над всем миром духов и лю­дей. До времени наступления этого дня зло еще будет царствовать в мире, и хотя все верные исповедники Христовой истины, повто­ряя известные слова молитвы Господней, всегда просили и будут просить Бога о том, чтобы наступило в мире царство Его, однако оно еще не может наступить, пока не уничтожится настоящий мир греха и не явится новое небо и новая земля¹⁹. Поэтому люди, спа­сенные Христом, по выражению апостола, пока еще спасены в надежде (Рим. 8, 24), т.е. они могут пока только верить в свое спа­сение, а не видеть его (2 Кор. 5, 7), и в этом положении они дол­жны будут находиться до времени второго пришествия Христа²⁰. Как только исчезнет наличный мир греха и все умершие люди на­конец восстанут нетленными на новой земле, все они в то же мгно­вение увидят сходящего на землю Спасителя, окруженного сонмом всех Своих ангелов (Матф. 25, 31). Это именно схождение Спасителя и будет фактическим оправданием веры и исполнением надежды христиан, и потому все те люди, которые действительно веровали во Христа и, в надежде на вечную жизнь, старались идти по следам Его, естественно будут обрадованы славным явлением своего Избавителя и естественно устремятся навстречу к Нему. Тогда их новые удобоподвижные тела дадут им возможность под­няться на воздух и стоять на облаках, и они встретят своего Гос­пода в пространстве небес на пути Его славного шествия и с этого момента навсегда уж останутся с Ним (1 Фессал. 4, 16-17). Гос­подь примет их с приветом благословения и присоединит их к Сво­ему царству, дотоле состоявшему только из сонма святых Его ангелов (Мф. 25, 34), так что с этого момента ангельский собор и человеческий лик соединятся вместе под великою державою все­сильного Царя, и вместе они будут торжествовать в Его царстве вечную победу добра над злом.

1 2 3 4