Современные философы пишут о кризисе культуры во 2-й половине XX века, охватившем всю европейскую цивилизацию — и русскую культуру в том числе. Кризис культуры — это по сути дела кризис духовных ценностей, узко прагматическое отношение к высоким понятиям, рационализм и индивидуализм современной личности. В попытках обрести духовность мы все чаще обращаемся в начале XXI в. к «золотому веку» русской культуры, к духовному наследию наших гениальных творцов предшествующих эпох — и в особенности к Пушкину, воплотившему высшие достоинства русского духа в пространстве русского слова. Скажем словами Александра Блока: «Пушкин! Тайную свободу Пели мы вослед тебе! Дай нам руку в непогоду, Помоги в немой борьбе» (Пушкинскому дому).

Актуален и другой вектор преодоления кризиса. «Все большую значимость в качестве ориентиров нашего духовного возрождения приобретают сакральные символы православия, вобравшие в себя всеобщие смыслы идейного развития человечества» [6, с. 20]. Религиозные (христианские, православные) взгляды великого поэта и духовные мотивы его творчества претерпели эволюцию в течение его недолгого земного бытия, от юношеских кощунственных стихов до высших образцов духовной поэзии, этой «сестры земной религии небесной» (В.А.Жуковский), каковы «Пророк», навеянный библейским Исайей, и поэтическое переложение молитвы святого Ефрема Сирина «Отцы пустынники и жены непорочны». Символично, что Пушкин ушел из жизни 29 января (10 февраля) в день памяти этого великого святого (отмечено В. Непомнящим) [15, с. 394]. Огненный Серафим, вырвавший «грешный ...язык», оказался сильнее лукавого Демона, начавшего «навещать» его в юные годы, чтобы помрачить его высокие и святые идеалы и вносить расстройство в гармоническую поэтическую душу»,— пишет митрополит Анастасий (Грибановский) в статье «Пушкин в его отношении к религии и Православной церкви» [19, с. 53]. Философ С.Л.Франк подчеркивает, что «в безмерно богатом и глу боком содержании духовного мира Пушкина религиозное чувство и сознание играет первостепенную роль» [24, с. 6].

В современной дискурсологии выделяется как социокультурная разновидность религиозный дискурс, позволяющий вскрыть глубинные характеристики церковно-религиозного функционального стиля в функционально-стилистической парадигме современного русского литературного языка [11, с. 266]. В компонентной структуре религиозного дискурса выделяется хронотоп. «Хронотоп религиозного дискурса,— указывает В. И. Карасик,— четко очерчен: прототипным местом ... выступает храм, т. е. специальное сооружение, используемое для богослужений и религиозных обрядов, время же религиозного дискурса фиксируется жанровой спецификой» ...: проповедь, исповедь, молитва совершаются в определенное время и характеризуются различными целевыми установками [11, с. 268]. В духовном смысле храм — не просто культовое сооружение, это место собеседования человека с Богом, место приобщения души к Божественному слову, очищения от мирской скверны; по Павлу Флоренскому, «храм есть путь горнего восхождения» [23, с. 362].

В рамках пространственной координаты религиозного дискурса можно выделить апеллятивные и ономастические наименования мест совершения обряда, мест поклонения религиозного культа: церкви, соборы, монастыри, часовни и др. В последнее десятилетие в связи с изменением отношения к духовной культуре начали появляться работы, посвященные анализу отдельных групп этой лексики [4; 18; 21]. Данная работа посвящена историко-лингвистическому анализу про-приальных единиц, номинирующих православные культовые сооружения, и их художественной характеристики в творчестве А. С. Пушкина. Целью работы является выявление авторского, личностного отношения и восприятия указанных объектов через рассмотрение характеризующих определений как средства создания художественного эффекта. Материалом для нашего исследования послужили фрагменты пушкинского текста, представленные в словаре «Художественная характеристика топонимов в творчестве А. С. Пушкина» (Одесса, 2004; авторы-составители Л. Н. Гукова, Л. Ф. Фомина) [8], и выборки к подготавливаемому 2-му, исправленному и дополненному, изданию этого словаря.

В ономастической литературе собственные имена мест совершения религиозного обряда называются экклезионимами (от греч. ecclesia — собрание, место для собрания, церковь) [16, с. 164]. Экклезионимы у Пушкина довольно многочисленны и многообразны. Мы анализируем лишь православные (но есть и языческие: храм Дианы, Парфенон), и только те, которые сопровождаются художественной характеристикой (в ряде произведений выступают и не охарактеризованные; например, Архангельский собор Кремля в «Борисе Годунове», Печерский монастырь в «Истории Петра», церковь Андрея Первозванного в повести «Уединенный домик на Васильевском острове» и др.).

Требует объяснения и наше понимание термина «характеризующие определения», предложенное К. С. Горбачевичем и Е. П. Хабло в порядке уточнения термина «эпитет» [5, с. 5—6] и получившее в наших работах дальнейшее обоснование и развитие [7; 8]. В традиционном языкознании и литературоведении художественные определения с античных времен рассматриваются как один из тропов и именуются эпитетами. Эпитет, несомненно, является главным средством атрибутивной характеристики предметов в художественной речи. Несмотря на дискуссионность проблемы эпитета и ее широкое обсуждение, в конечном счете, с точки зрения выражения, здесь практически нет разночтений: это согласованное определение, выраженное прилагательным, причастием или местоимением-прилагательным. Такой подход обусловлен традицией рассматривать художественные определения в рамках теории тропов, в рамках теории образного слова. Но в реальной литературно-художественной практике художественные определения могут иметь и иные способы выражения; это могут быть также распространенные согласованные определения — адъективные и причастные обороты, одиночные и распространенные несогласованные определения, одиночные и распространенные приложения (субстантивные обороты), перифразы, составные именные сказуемые, определительные придаточные части, самостоятельные высказывания оценочно-характеризующей семантики. Так что инвентарь средств выражения художественных определений значительно шире, чем это представлено в традиционной интерпретации, и с синтаксической, и с морфологической точек зрения.

Наш подход к художественным определениям оказывается достаточно широким не только в структурно-языковом аспекте, но и в аспекте семантическом. Для нас характеризующими являются не только те средства, которые экспрессивно определяют (описывают, живописуют) предмет, но и те, которые сообщают информацию о его ином наименовании, его статуе, локусе, назначении, функционировании — в личностном восприятии и авторской интерпретации.

Разноструктурные характеризующие определения в творческом наследии А. С. Пушкина находятся между собой в системно-семантических отношениях. Для примера возьмем номинации церковь во имя Петра и Павла, собор во имя Петра и Павла, имеющие один и тот же референт — Петропавловский собор в Петропавловской крепости (Санкт-Петербург); они характеризуются с помощью определений деревянный и каменный: В крепости была построена деревянная церковь во имя Петра и Павла [История Петра; 25, IX, с. 293]. В начале мая заложил в крепости каменный собор во имя Петра и Павла [Там же; 25, I, с. 295]. Не имеющие, на первый взгляд, художественно-образной ценности, эти атрибуты выражают тем не менее не только семантику 'сделанный из дерева', 'сделанный из камня', но и развивают дополнительные ассоциативно-образные компоненты значения, коннотируя смысл 'сделанный на недолгое время, временный' — 'сделанный надолго, на века'. И в этом смысле они системны, так как вступают в антонимические отношения. Для художественного представления динамики действительности, отражения исторических реалий (сначала — в 1703 г. — поставлена деревянная церковь, потом — в 1712 г. — каменный собор ) А. С. Пушкин использует и семантические различия слов церковь и собор, и их художественную характеристику. Обратим также внимание на структурную модель данного экклезионима: это субстантивное сочетание с опорным компонентом церковь, собор плюс предложно-падежная форма во имя Петра и Павла (имена святых апостолов, ревностных распространителей веры Христовой). Эта старая модель, известная по памятникам письменности («церковь камену во имя Алексиа чюдотворца», «церковь во имя святого Архангела Михаила» (Иосафовская летопись, XVI в.) [21, с. 123]), не случайно встречается именно в «Истории Петра», поскольку А. С. Пушкин пользовался архивными материалами Петровской эпохи.

Говоря о разной степени выразительности средств художественной характеристики, мы исходим из идеи о том, что в художественном произведении все средства (в том числе и стилистически нейтральная лексика) так или иначе конно-тируют, обогащаются дополнительными смысловыми и эмоционально-образными красками, воплощая эстетический замысел автора. Еще одним примером a priori сухого безобразного определения может служить характеристика экклезионима Софийская церковь — названия Софийского собора в Киеве, главной церкви Киевской Руси. В Ипатьевской летописи под 6545 (1037) г. сообщается: «Заложи Ярославъ городъ великыи Кыевъ. оу негоже града врата суть златая заложи же и црквь. стыя Софья. премудрость Бжию мит-рополью» [10, с. 139]. Софийская церковь определяется А. С. Пушкиным как соборная в следующем контексте: Петр в самый сей день прибыл при пушечной пальбе в соборную Софийскую церковь, принес благодарственный молебен, посетил митрополита Авраама, осмотрел Печерский монастырь и пещеры (История Петра; 25, IX, с. 163).

В богословской дефиниции соборной церковью (или собором) называется храм, служащий для совершения богослужений духовенством нескольких церквей, а также главные храмы в городах и некоторых селениях, храмы в больших монастырях и храмы в столице [17, т. 2, стб. 2084]. Но как только мы обращаемся к художественно-интерпретационному аспекту, то получаем: соборная Софийская церковь — главная церковь столицы Древнерусского государства, центр митрополии, особое место в историко-хронологическом, духовном и психологическом планах, а в Петровское время — духовный центр Малороссии, юго-западной части Российской державы. Актуализируя внутреннюю форму с ее идеей собирательности, совместности, определение соборная приобретает в пушкинском дискурсе, наряду с логико-дифференцирую-щим содержанием, художественно-стилистическую ауру возвышенности.

Легче декодируется понятийное и образное содержание художественных определений к экклезиониму Иван-Великий — названию колокольни, «церкви-колокольницы», сооруженной на месте древней церкви Иоанна Лествичника в 1505—1508 гг. (архитектор Бон Фрязин). Под 7013 (1505) г. в летописи сообщается: «тогда же и другую церковь разобраша Иоанн святыи Лествичник, иже под колоколы, созданную от великого же князя Ивана Даниловича в лето 6833, заложиша новую церковь Иоанн святыи на старом месте» [14, с. 8]. Название колокольни сохраняет имя святого Иоанна и указание на высоту звонницы — Иван Великий (высота около 80 метров — для архитектурных сооружений того времени чрезвычайная!). А. С. Пушкин наделяет топоним двумя характеризующими определениями: эпитетом-прилагательным и причастным оборотом: Невдалеке от тех прекрасных мест, Где дерзостный восстал Иван-Великий, На голове златой носящий крест, В глуши лесов, в пустыне мрачной, дикой, Был монастырь (Монах; I, 16). Эпитет дерзостный, как и конструкция на голове златой носящий крест, основаны на принципе антропоморфизма. Метафорическая семантика атрибута дерзостный, связанного отношениями мотивированности с абстрактным существительным дерзость, актуализированная «высокой» окраской глагола восстал, подчеркивает вызывающе смелую устремленность колокольни Иван Великий в горний мир, в Божественный предел.

Представляется уместным упомянуть в этой связи об оппозиции горизонтали / вертикали как символическом репрезентанте природы и культуры в «Петербургском тексте» В. Н. Топорова: «Природа тяготеет к горизонтальной плоскости, к разным видам аморфности, кривизны и косвенности, в связи с низом (земля и вода); культура — к вертикали, к четкой оформленности, прямизне, устремленности вверх (к небу, к солнцу) [22, с. 289]». В наибольшей степени эта устремленность вверх присуща культовым сооружениям, с их доминантой над окружающим дольным миром, с отношением недоступности, трансцендентности мира высшего. Этот контекст соединяет эпитетную характеристику Ивана-Великого с семантически более нагруженным художественным определением на голове златой носящий крест. Персонифицированный образ звонницы эксплицирует ряд символических смыслов: во-первых, крест как символ христианской веры, напоминающий о животворящей смерти Иисуса Христа; для Пушкина крест — это и «хоругвь Европы и просвещения» [25, VII, 343]; во-вторых, золото, златой (материал и цвет, но более цвет, чем материал) относится к реальности духовной — «пренебесному свету Божьему», знаменует отблеск небесной благодати». Так высказывается П. Флоренский о роли золота в искусстве создания икон [23, с. 412—419].

Оба художественных определения вместе с другими речевыми средствами создают яркую образную характеристику экклезионима, пронизанную эмоционально-экспрессивной тональностью. Следует отметить: не только А. С. Пушкин, но и другие гении национальной литературы подчеркивали пространственную доминанту колокольни Ивана Великого. Например, у М. Ю. Лермонтова в очерке «Панорама Москвы» находим созвучный контекст: «Кто никогда не был на вершине Ивана Великого, кому никогда не случалось окинуть одним взглядом всю нашу древнюю столицу с конца в конец, кто ни разу не любовался этой величественной, почти необозримой панорамой, тот не имеет понятия о Москве... О какое блаженство внимать этой неземной музыке, взобравшись на самый верхний ярус Ивана Великого, облокотясь на узкое мшистое окно, к которому привела вас истертая, скользкая витая лестница, и думать, что весь этот оркестр гремит под вашими ногами...» [12, IV, с. 24].

Наибольший пласт в экклезионимии произведений А. С. Пушкина составляют названия монастырей, представленные главным образом в историко-художественной прозе — «Истории Пугачева» и неоконченной «Истории Петра». Монастыри играли и продолжают играть важную роль в истории и духовной жизни России. Как говорил священномученик протоиерей Иоанн Восторгов, «монастыри — это как бы запасные водоемы живой воды религиозного воодушевления. Они питают и увлажняют иссохшие пустыни духа мирской жизни, они дают живительную и спасительную влагу душам жаждущим» [1, с. 8].

С точки зрения структуры, названия монастырей представляют собой субстантивные словосочетания с главным словом монастырь и прилагательным в логико-дифферен-цирующей функции. Словообразовательными моделями прилагательного выступают:

1) имя святого, в честь которого поставлен монастырь, плюс суффикс -ск(ий): Георгиевский монастырь; Ипатский монастырь; Невский монастырь (в честь Александра Невского);

2) наименования основополагающих сущностей христианского вероучения плюс суффикс -ск(ий) или его алломорф -к(ий): Троицкий монастырь, Спасский монастырь (во имя Спаса, Спасителя, Иисуса Христа);

3) топонимы (название города, реки, местности) плюс суффикс -ск(ий) или -ов: Онежский монастырь, Казанский монастырь, Бизюков монастырь;

4) одиночно представлена дескрипция с предложно-падеж-ной формой: монастырь на Казбеке (подобно наименованию церкви Покрова на Нерли).

Ю. М. Лотман намечает в пушкинской смысловой парадигме образ-символ монастыря — места уединенной печали, размышления и покаяния (в антитетичности к образу Дома) [13, с. 300—316].

Наиболее разнообразно по форме и по содержанию охарактеризован монастырь на Казбеке в одноименном стихотворении, навеянном путешествием на Кавказ в 1829 г. В «Путешествии в Арзрум» А. С. Пушкин пишет: «Утром, проезжая мимо Казбека, увидел я чудное зрелище: белые оборванные тучи перетягивались через вершину горы, и уеди-

ненный монастырь, озаренный лучами солнца, казалось, плавал в воздухе, несомый облаками» (Путешествие в Арзрум; 25, VI, с. 700—701). «Это непосредственное впечатление — одно из сильнейших кавказских впечатлений Пушкина вообще — и послужило толчком к его стихотворению» [2, с. 372].

Высоко над семьею гор, Казбек, твой царственный шатер Сияет вечными лучами. Твой монастырь за облаками, Как в небе реющий ковчег, Парит, чуть видный, над горами. Далекий, вожделенный брег! Туда б, в заоблачную келью, В соседство Бога скрыться мне! (Монастырь на Казбеке; 25, III, с. 141). Хотя в научном комментарии к стихотворению отмечено, что в действительности А. С. Пушкин видел старинную церковь Цминда Самеба [25, III, 503] (выделено нами.— Л. Н. Гукова, Л. Ф. Фомина), но ее обособленно-высокое расположение в горах, заоблачная удаленность от мирской реальности и духовное стремление к «соседству с Богом» вызвали у Пушкина прототипическую ассоциацию с монастырем.

Если рассматривать художественные характеристики в совокупности (а именно такого подхода мы придерживаемся), то представляется возможным выделить в группе характеризующих определений к монастырю на Казбеке следующие семантические параметры:

— 'отдаленность от наблюдателя', 'оторванность от земли': за облаками, заоблачная келья, далекий брег, чуть видный;

— 'контакт с другими природными объектами': озаренный лучами солнца, несомый облаками;

— 'личностное отношение лирического героя к объекту': вожделенный брег;

— 'отрешенность от суетного мира': уединенный;

— 'восприятие объекта через христианские образы': как в небе реющий ковчег, соседство Бога.

Вся эта образная система в психологическом восприятии лирического героя, с которым художник отождествляет себя, в особенности образ «монастыря-ковчега» (Д. Д. Благой) и исключительно значимое для пушкинского духовного мировосприятия и религиозного дискурса соседство Бога, отражает мятежное душевное состояние поэта, его трагические переживания во 2-й половине 20-х годов.

Во время южной ссылки, в сентябре 1820 г., Пушкин посетил древний Георгиевский монастырь в Крыму (современный Свято-Георгиевский — в честь святого Георгия Победоносца). Основан этот монастырь, по преданию, около 892 г. крымскими греками, погибавшими во время бури на Черном море и спасенными явившимся после их молитвы Святым Георгием. Согласно другому преданию, святой Апостол Андрей Первозванный устроил здесь пещерный храм, около которого в IV в. жили монахи и епископы [20, с. 339].

Георгиевский монастырь и его крутая лестница к морю оставили во мне сильное впечатление (Отрывок из письма к Д.; 25, VI, с. 634). Монастырь характеризуется А. С. Пушкиным через обозначение одного из дифференциальных признаков, составляющих его архитектурный облик (его крутая лестница к морю); при этом формируется представление о связи горизонтального и вертикального и художественный эффект духовной вознесенности. «Горнее и дольнее, находящиеся в отношениях неслиянности,— пишет В. Непомнящий,— вступают в контакт через человека, в котором они нераздельны» [15, с. 441]. Глагольно-именная группа с фра-зеологизированным компонентом оставили сильное впечатление маркирует субъективное восприятие святой обители.

В «Истории Пугачева», описывая штурм Казани, автор упоминает Спасский монастырь: Пугачев, поставя свои батареи в трактире Гостиного двора, за церквами, у триумфальных ворот, стрелял по крепости, особенно по Спасскому монастырю, занимающему ее правый угол и коего ветхие стены едва держались (25, VIII, с. 143). Различные по грамматической форме художественные определения, относящиеся к экклезиониму,— то локативная характеристика {занимающий правый угол крепости) и указание на древность этого сооружения (коего ветхие стены едва держались). Предпочтение информативного содержания за счет экспрессивно-образного компенсируется в тексте динамикой описания происходящих в Казани трагических событий, приведших к пожару: Огненное море разлилось по всему городу (25, VIII, с. 244), при этом сгорело двадцать пять церквей и три монастыря (Там же, с. 249). И еще один монастырь г. Казани представлен в «Истории Пугачева» — Казанский Богородиц-кий монастырь; Генерал-майор Кудрявцев, старик стодеся-тилетний, не хотел скрыться в крепость, несмотря на всевозможные увещания. Он на коленях молился в Казанском девичьем монастыре. Вбежало несколько грабителей. Он стал их увещевать. Злодеи умертвили его на церковной паперти (История Пугачева; 25, VIII, с. 249). Характеристика монастыря как девичьего, с одной стороны, дифференцирует тип монастыря (девичий, т. е. женский), а с другой — в семеме содержатся семы 'сакральность' и 'невинность, непорочность, чистота' — и в этом смысле девичий монастырь выступает антитезой к миру «злодеев», сообщников Пугачева.

Интересной, с точки зрения деривационной структуры, является форма экклезионима Ипатский монастырь. Прилагательные, образованные от антропонимов с финалью -ий (Георгий, Лаврентий, Макарий), содержат в морфемном составе интерфикс -ев- (или, по другой теории, осложненный суффикс -евск-). В качестве народной, разговорной формы существовало в истории русского языка и прилагательное, образованное от усеченной основы мотивирующего агионима. Сохранилась в Ипатьевском монастыре вкладная книга с записями, «кто что по обещанию дал вкладу в вечный поминок в дом Живоначальные Троица в Ыпацкой монастырь (выделено нами.— Гукова Л. Н., Фомина Л. Ф.)», переписанная в 1738 г. с подлинника XVI—XVII вв. [3, с. 17], а летопись под 7094 (1586) г. сообщает о строительстве каменной ограды вокруг Ипацкого монастыря [Там же, с. 19]. Так что А. С. Пушкин, используя исторические документы, употребил названия в архаической, соответствующей народной речи XVI—XVIII вв. форме.

Монастырь основан около 1330 г. на месте слияния рек Волги и Костромы, по преданию, татарским мурзой Четом (предком рода Годуновых) во время его поездки в Москву к великому князю Ивану Калите. На месте, где Чет вынужден был остановиться из-за тяжелой болезни, увидел он во сне Пресвятую Богородицу с Апостолом Филиппом и священно-мучеником Ипатием Гангрским — одним из деятелей христианской церкви IV в. Здесь Чет (после крещения Захарий) построил каменный храм Святой Живоначальной Троицы с приделами Апостола Филиппа и Ипатия и основал монастырь во имя св. Ипатия. Существует версия об основании монастыря в 1275 г. князем Василием Квашней [20, с. 141—142], а вышеприведенная история рассматривается учеными не более как легенда [3, с. 12—13].

Монастырь связан с возвышением Годуновых, имел покровительство династии Романовых. Мать первого царя (Михаила) в начале 1613 г. жила с сыном в Ипатьевском монастыре, куда прибыло посольство земского Собора, чтобы в марте того же года объявить об избрании Михаила на царский престол. В Троицком храме монастыря был отслужен первый молебен. В исторической заметке «Москва была освобождена...» (1831—1832) А.С.Пушкин уделяет внимание обстановке в России, предшествовавшей избранию на престол Михаила Романова. Пушкинская характеристика Ипатьевского монастыря указывает лишь на его местонахождение: Лжедмитрий перевел их в костромской Ипатский монастырь, определив им приличное роду их содержание (25, VIII, с. 145).

Рассказывая историю юного монарха, автор сопереживает ему: С самых первых лет испытал он превратности судьбы. Младенцем разделял он заточение с матерью своею, Ксенией Ивановной, в 1600 году под именем инокини Марфы постриженною в пустынном Онежском монастыре (25, VIII, с. 144—145). Историки (Н. М. Карамзин, Н. И. Костомаров) сообщают, что Ксения Ивановна была сослана в Заонежье в Егорьевский погост, Толвуйской волости, а шестилетнего Михаила (будущего царя) вместе с семьей князя Черкасского, их зятя, сослали на Белоозеро [7, с. 123]. Таким образом, Пушкин допустил историческую неточность, к тому же Онежский монастырь — не конкретный топоним, его, очевидно, следует понимать как 'один из монастырей на р. Онеге'. Однако характеристика монастыря с помощью эпитета пустынный достаточно выразительна и органична для пушкинского контекста.

В «Истории Петра» А. С. Пушкин уделяет внимание созданию крупнейшей в России монашеской обители — Свято-Троицкой Александро-Невской Лавры, основанной в 1713 г. в Санкт-Петербурге. Петр при устье речки Черной заложил монастырь во имя Троицы и в честь Александра Невского. Феодосий назначен был архимандритом в оный и в присутствии Петра водрузил крест (История Петра; 25, IX, с. 243). Невский монастырь окончен. Петр из Владимира перенес мощи князя (30 августа) (Там же; 25, IX, с. 456).

Строительство монастыря продолжалось в течение всего XVIII в. 30 августа, по случаи 3-й годовщины русско-шведского Ништадтского мирного договора, в монастырь были перенесены мощи святого Александра Невского, о чем сообщает Пушкин. В 1797 г. монастырь стал Лаврой. По определению В. И. Даля, Лавра — почетное звание знаменитого, многолюдного монастыря, большой или славной монашеской обители, первоклассный монастырь [9, с. 232]. Для характеристики экклезионима Невский монастырь используется у А. С. Пушкина атрибутивная глагольная форма окончен в общем событийно-информативном контексте.

Называет А. С. Пушкин и другую известнейшую и древнейшую монашескую обитель — Свято-Троице-Сергиеву Лавру, основанную Сергием Радонежским в 1337 г. (с 1744 г.— Лавра), расположенную в Сергиевом Посаде. В «Истории Петра» при описании стрелецкого бунта А. С. Пушкин пишет: Между тем оба царя прибыли в Троицкий монастырь /.../ Стрельцы взбунтовались. /.../ Они грозились пойти к Троице. /.../ 18 сентября из Троицы прибыл к патриарху стольник Зиновьев с грамотою о винах и казнях Хованских (История Петра; 25, IX, с. 30—31). Экклезионим Троицкий монастырь, номинирующий у А. С. Пушкина Лавру, имеет стилистический вариант Троица, употреблявшийся в разговорной речи. В данном случае представлена не характеристика референта, а характеристика его языкового знака, репрезентирующая стилистическую дифференциацию: нейтрально стилистически окрашенное название.

Наиболее сложной оказалась для нас идентификация Би-зюкова монастыря, событийно также связанного с расправой Петра I над своими противниками в период стрелецкого бунта. Вскоре казнен монах Сильвестр Медведев, бывший в приказе татейных дел подьячим. Он пойман был близ Смоленска в Бизюковом монастыре (История Петра; 25, IX, с. 42).

Среди современных святых обителей имеется находящийся в Херсонской области (близ г. Берислава) Свято-Григорьевский Бизюковский монастырь, названный во имя Святого Григория, просветителя Армении. Основан в 1782 г. как подворье Софрониевской пустыни ее настоятелем архимандритом Феодосием, который попросил Г. А. Потемкина выделить для нужд обители участок в еще только заселявшихся степях Херсонщины. Он основал подворье пустыни с храмом Святого Григория (покровителя Г. А. Потемкина). В 1802 г. Екатеринославская епархия возбудила ходатайство о превращении Григорьевского подворья в монастырь. Синод постановил перевести в стены подворья иноков Крестовоздвиженского Бизюковского монастыря Смоленской епархии (из-за его ветхости) [20, с. 361]. Таким образом, географически локализующая характеристика близ Смоленска позволяет в какой-то степени рассмотреть историю этой монашеской обители.

Заключая нашу работу, подчеркнем, что она далеко не исчерпывает проблемы топоса в религиозном дискурсе А. С. Пушкина, тем более проблемы хронотопа — это лишь скромное прикосновение к ней. Великий поэт земли русской, исходя из высокого понимания Божественного происхождения своей Музы, создал величественный образ-символ Храма, вместившего Бога и Богородицу, царя Ирода и грех, молитву и покаяние, церковь и монастырь...

Названия культовых христианских сооружений у А. С. Пушкина интересны и сами по себе, с позиций лингвистической и историко-культурной,— как маркеры того пространственного диапазона, где разворачиваются изображаемые писателем события. Но еще более интересны их художественные характеристики, представляющие индивидуально-авторское восприятие этих объектов (независимо от степени их образности). Характеризующие определения к экклезио-нимам, пропущенные «через призму пушкинской души», экспрессивно-выразительны, возвышенны и поэтичны или содержат скрытую образность, выявляемую при целостном художественно-интерпретационном подходе.

Презентация экклезионимов с их характеризующими определениями (во всем их семантическом и структурном разнообразии) релевантна для постижения богатейшей художественной картины мира, созданной А. С. Пушкиным,— «одним из глубочайших гениев русского христианского духа» [24, с. 23].

ЛИТЕРАТУРА:

1. Архиепископ Бронницкий Тихон. Монашество и святые обители // Русская Православная Церковь. Монастыри: Энциклопедический справочник.— М., 2000.— С. 1—8.

2. Благой Д. Д. Творческий путь Пушкина (1826—1830).— М., 1986.— 724 с.

3. Брюсова В. Г. Ипатьевский монастырь.— Ярославль, 1968.— 104 с.

4. Бурак Е. Ю., Сапронова Т. Ф., Смолицкая Г. П. Названия московских храмов.— М., 1997.— 144 с.

5. Горбачевич К. С., Хабло Е. П. Словарь эпитетов русского литературного языка.— Л., 1979.— 567 с.

6. Гореликов Л. А., Лисицына Т. А. Русский путь: Опыт этнолингвистической философии.— Ч. 2. Русский мир в русском слове.— Великий Новгород, 1999.— 142 с.

7. Гукова Л. П., Фомина Л. Ф. О содержании и типе словаря «Художественная характеристика топонимов в творческом наследии А. С. Пушкина»// А. С. Пушкин и мировой литературный процесс: Сб. научных статей.— Одесса, 2005.— С. 340 — 357.

8. Гукова Л. Н., Фомина Л. Ф. Художественная характеристика топонимов в творческом наследии А. С. Пушкина: Словарь. Пособие для учителя.— Одесса, 2004.— 192 с.

9. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4-х т.— М., 1978—1980.

10. Ипатьевская летопись // Полное собрание русских летописей.— Т. 2.— М., 1998.— 648 с.

11. Карасик В. И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс.— М., 2004.— 390 с.

12. Лермонтов М. Ю. Панорама Москвы // Собрание сочинений: В 4-х т.— Т. 4. Проза. Письма.— М., 1965.— С. 241—245.

13. Лотман Ю. М. Пушкин.— СПб., 1995.— 847 с.

14. Михайлов А. И. Колокольня Ивана Великого в Московском кремле.— М., 1963.— 80 с.

15. Непомнящий В. Поэзия и судьба. Над страницами духовной биографии Пушкина.— М., 1987.— 448 с.

16. Подольская Н.В. Словарь русской ономастической терминологии.— М., 1978.

17. Полный православный богословский энциклопедический словарь: В 2-х т.— Репринт, изд.— М., 1992.

18. Прискока О. В. 3 icтopi назв чернечих споруд у писемноси Киi вськоi Pyci // Слов'янський збiрник.— Вип. X. Мihжслов'ян ськi мовнi та лiтературнi зв'язки.— Одеса, 2003.— С. 47—54.

19. Протоиерей Валерий Алексеев. Религиозные мотивы в творчестве А. С. Пушкина // А. С. Пушкин и мировой литературный процесс: Сб. научных статей.— Одесса, 2005.— С. 52—61.

20. Русская православная церковь. Монастыри: энциклопедический справочник.— М., 2000.

21. Синенко Е. С. Структурно-семантические типы экклезионимов в Иосафовской летописи // Восточноукраинский лингвистический сборник.— Вып. 8.— Донецк, 2002.— С. 121—130.

22. Топоров В. Н. Петербург и «Петербургский текст русской литературы» (Введение в тему) // Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического.— М., 1995.— С. 259—367.

23. Флоренский П. Иконостас // Имена.— М.; Харьков, 1998.— С. 341—448.

24. Франк С. Л. Религиозность Пушкина // Этюды о Пушкине.— СПб., 1998.— С. 5—23.

25. Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 10-ти т.— 3-е изд.— М., 1962—1966.