Иттервенция папы Юлия.

Интервенция папы Юлия

На почве формальной свободы для церковных партий "восточные" теперь не могли неглижировать Рим, который, конечно, уже в кредит был на стороне Афанасия. И вот евсевиане отправляют в Рим осведомительную делегацию с докладом о деяниях Тирского собора. Текст протоколов повезли в Рим пресвитер Макарий с двумя диаконами. Евсевиане пытались убедить Рим, что Афанасий низложен ими канонически правильно и Рим должен отказаться признавать его. Афанасий тоже не бездействовал. Он послал в Рим тоже пресвитерскую делегацию. Делегация повезла соборное послание от лица всего египетского епископата. B этом послании рассказывается вся закулисная работа Тирского собора, описывается реальное положение в Египте, единодушие его епископата, причем около Писта остается лишь ничтожная кучка. Это послание адресовано было одновременно и западным императорам: Константину II и Константу. A этим Августам доносилось, будто против Афанасия идет народное возмущение, ибо он удерживает в свою пользу хлеб, который Августы именно через Афанасия и жертвовали нуждающемуся населению Египта и Ливии.

Глава посольства "восточных" Макарий очень смутился прибытием в Рим посланцев от Афанасия. Он даже вернулся на Восток за новыми инструкциями. Но оставил в Риме двух своих помощников-диаконов. Те, видя, что донесения Афанасия произвели в Риме сильное впечатление, рискнули на свой страх согласиться на соборный разбор здесь же, в Риме, в их присутствии спорных материалов. Папа Юлий сначала не склонен был вмешиваться в чуждую ему восточную неразбериху. Но затем решился. Посланы были формальные приглашения в Александрию и в Константинополь — пожаловать на Римский собор. Таким образом, из осведомительного посольства, которое имело целью убедить и Римского епископа братски присоединиться к уже соборно выясненному суду восточного большинства, получилась отдача на суд собора Западного деяний собора Восточного (Тирского) как бы в высшую апелляционную инстанцию. Так римокатолики на это и смотрят, что это апелляция всего Востока к суду папы. И римляне формально правы. A "восточные", не юридически мыслившие, формально не правы. Сами виноваты во вмешательстве папы и в создании полезного папскому честолюбию прецедента. Иллюстрация глубоко различной ментальности Востока с Западом, которая и до сих пор плохо сознана и дает опору для бесконечных и бесплодных разговоров о внешних соглашениях по буквам, а не на трудно выразимой глубине внутреннего понимания — "переживания" догматов.

Итак, произошло вмешательство папы Юлия, но по вине самих "восточных". Тем временем главарь Востока Евсевий Никомидийский собрал в начале 339 г. собор в Антиохии, чтобы соборно и авторитетно (в масштабе "всевосточном") утрясти восточную смуту. Они поняли, что не так просто решить "александрийский вопрос". Но все-таки упорствовали в своем упрощенстве, будто бы весь секрет смуты сводится к личности Афанасия, а не к их богословскому еретичеству, которое при неустранимости "никейства" Рима не могло утвердиться и на Востоке. Евсевиане увидели на опыте импотентность их ставки на какого-то маленького провинциалиста Писта. Нашли другого, "покрупнее", Григория Каппадокийца, поставили епископом и, очевидно с согласия Констанция, отправили его в Александрию. Неканоничность кричащая. Если бы даже Афанасий кем-то был признан незаконным, то заместителя все-таки должен был избирать на месте клир Александрийский. Насилие могло быть проведено только властью местного префекта. A префектом оставался все тот же Филагрий, который провел фальшивую анкету для Тирского собора 335 г. Филагрий и теперь, в марте 339 г., издал указ о назначении нового епископа с предупреждением, что пресвитеры Афанасия обязаны сдать властям свои церкви. В первой же отбираемой церкви были убитые, раненые и сама церковь сожжена вместе с баптистерием. Вскоре под военной охраной въехал в Александрию Григорий. Приветствовала его, конечно, антиправославная, угодная полиции толпа ариан, язычников и иудеев. Епископский дом был взят с насилием и взломом. Сам по себе Григорий был человек с качествами, соответствующими его положению, и никоим образом не был ни бандитом, ни насильником, но просто "чиновником" с сознанием своего законного права вступающего в должность. Была четыредесятница. Церковь за церковью отбирались с насилием, с арестами. Наступила Великая Пятница. 34 верных Афанасию клирика были арестованы, биты и засажены в тюрьму. На Пасху продолжались столкновения и аресты. Наконец Афанасий, загнанный в последнюю, еще не отнятую церковь, увидел, что взятие ее неизбежно. Он снова скрылся в свое "уединение".

Рапорт префекта императору рисовал насилие в том смысле, что Афанасий — виновник всех пертурбаций.

Афанасий из "уединения" адресовал к вселенскому епископату свой негодующий протест. Сравнивал насильственно отнятую от него по кускам Александрийскую церковь с рассказом Книги Судей о левите земли Ефремовой, как левит обесчещенную жену свою разрубил на куски и послал во все города земли Израилевой, взывая о мести. Ярко обрисовал и историю вторжения в Александрию Григория незаконно, со стороны: "Вот комедия, которую разыграл Евсевий, вот интрига, которую он ковал с давних пор и в которой преуспел благодаря клеветам, которыми он осаждал императора. Но этого мало. Ему нужна моя голова. Он пытается запугать моих друзей угрозами изгнания и смерти. Но это не основание, чтобы уступить нечестности. Наоборот, мне следует защищаться и протестовать против возмутительных клевет, жертвой которых я являюсь... В то время, как Вы сидите на Ваших кафедрах и мирно предстоятельствуете в собраниях Ваших верных, вдруг является по чьему-то приказу Вам заместитель — потерпите ли Вы это? Не закричите ли Вы об отмщении? Конечно да. И это наилучший момент Вам восстать. Иначе, если Вы промолчите, такое зло распространится на все церкви; наши епископские кафедры сделаются предметом низких вожделений и недостойной торговли... Не упускайте случая протестовать. Не потерпите, чтобы славная Александрийская церковь была попрана ногами еретиков".

Приказав активистам своей паствы широко распространить это воззвание, Афанасий отправился в Рим, конечно, тайно. Открыто его арестовали бы на самой набережной. Но моряки укрыли чтимого ими Афанасия. Около этого времени отправился в Рим и посланец с письмом от Григория.

Тогда же поехали из Рима на Восток и посланцы с приглашением на Римский собор, испрошенный через восточных делегатов. "Восточные" были в неловком положении. Они не хотели формально дезавуировать своих делегатов, но не хотели и собора. Прибывших из Рима посланцев от "восточных" под разными предлогами продержали у себя почти целый год и в конце концов откровенно отклонили предложение соборного разбирательства. И даже перешли в наступление. B своем письме к папе они обвиняли папу Юлия в незаконной претензии быть каким-то третейским судьей над соборами Востока. Они писали: папа должен оставить претензии быть третейским судьей и должен выбирать: с какой партией Востока ему солидаризироваться? Со "всеми" ли восточными епископами или с одним Афанасием и Маркеллом?

Это обращение к Риму было подписано в Антиохии. Это старейшая председательствующая кафедра по сознанию "восточных". Ее занимал в тот момент Флакилл. Он и подписался первым. После него идет подпись Диания Кесарии Каппадокийской, затем Евсевия Константинопольского. Так он стал величаться вместо брошенной им Никеи, выявляя тем и свою вражду к Никейскому догмату.

У Юлия в Риме собралось в 340 г. до 50 епископов. Тут были и Афанасий и Маркелл, можно сказать "осевший" как эмигрант в Риме. Собралась и еще порядочная группа восточных епископов, изгнанных евсевианами с их мест, — из Фракии, Малой Азии, Сирии, Палестины. Афанасию не стоило особого труда оправдаться. Он — верен Никее. Вот вся его вина пред "восточными". Для Рима это было только доказательством от противного прямой заслуги Афанасия. Здесь все было полно культом Никеи. Самые заседания Римского собора происходили в церкви пресвитера Вита, или Витона (Vito-onis), легата на соборе Никейском. Тут же присутствовал и другой его сотоварищ по Никейскому собору, пресвитер Викентий. Полный романтики I Вселенского собора, Викентий теперь горячо говорил о ревности Маркелла к Никее. Поэтому объяснения Маркелла по предъявленному "восточными" обвинению в ереси без понимания сути вопроса были признаны достаточными и он формально принят был в общение.

По окончании заседаний собора от лица папы Юлия составлен был обстоятельный ответ по адресу тех, кто подписали к нему Антиохийское послание.

1.      Папа не признает за собой никакой законной вины в том, что он созвал этот собор: этого желали и просили делегаты "восточных".

2.      B конце концов, и без этой просьбы папа и сам вынужден был бы собрать собор, раз к нему поступает ряд жалоб от епископов, считающих себя неправильно лишенными своих мест.

3.      На заявление "восточных", что пересмотр решений соборных другими церквами — вещь неслыханная, папа просто ссылается на вопиющий факт приема в церковное общение Ария местным Тирским собором 335 г., тогда как лишен сана он был собором вселенским.

4.      Вы утверждаете, что авторитет епископов не зависит от степени важности городов, где находятся их кафедры. Довольно странный это аргумент в устах тех, кто переезжает из одной имперской столицы в другую. Явный упрек Евсевию, переселившемуся из Сирии сначала в Никомидию, а сейчас в Константинополь.

5.      Казусы с разбитой будто бы чашей Исхиры положительно неинтересны в сравнении с вопросом о сохранении единства церкви.

6.      За нападками на Афанасия и Маркелла скрывается, в сущности, стремление обелить арианствующих.

7.      Во всяком случае, ему — папе Юлию — нужно было ближе, точнее вникнуть в спорные вопросы. И очень жаль, что на такое предложение восточная сторона сама ответила отказом.

8.      Если я, папа Юлий, сужу неправильно о Тирских постановлениях, то пусть же "восточные" приедут и разубедят его. Он готов выслушать осведомление и вразумиться. Вместо этого на сцену выдвигается явно беззаконная история с насильственным водворением Григория на Александрийской кафедре.

9.      В заключение папа Юлий в скромном тоне говорит о вещи для всего христианского мира максимально нескромной: о вероучительном первенстве римских первосвященников;

"Всех этих соблазнительных явлений и не было бы совсем, если бы вы держались старого обычая — сначала обращаться к нам, а затем уж и делать постановления" ("Η αγνοείτε, οτι τούτο ήθος ην, πρότερον γράφεσθαι ήμΐν, και ούτως ένθεν όριζεσθαι τα δίκαια", Афанасий, Apol. с. A. 35). Скромное ήθος, конечно, по букве не диктует еще римской infallibilitas, но по природе римской мистики уже содержит в себе корень римского догмата, его не позднюю "выдуманность", исконную потенциальность. Наивность и слепота Востока в том, что он этого вовремя недосмотрел. И поднял потом запоздалый протест.

Морально позиция папы здесь была куда выше восточной. Но она ослаблялась 1) этим эмбрионом папизма и 2) тут же на опыте доказываемой неспособностью на infallibilitas в принятии ереси Маркелла. Без высшей вселенскости непогрешимость церкви недоступна. Лишь манящее обетование, но не достижение.

"Восточные" разбирались в своем Маркелле с легкостью. Св. Епифаний Кипрский[1] уже спустя два десятилетия позднее, беседуя со старцем Афанасием незадолго до его смерти, укорял Маркелла в еретичестве. Афанасий не обвинял, но и не защищал, а только снисходительной улыбкой дал знать Епифанию, что Маркелл недалек был "от развращения и что он обязан был оправдаться" (μονον δια του προσωπου μειδιασας, επερεφηνε μοχθηριας μη μακραν αυτου είναι και ως απολογηδαμενον ειχε)

"Восточные" и сами убежденные в своем "традиционном" православии и не желавшие в борьбе с Афанасием и Римом подпадать под подозрение, что они борются за ересь, постарались подвести деловую каноническую базу под свою борьбу с никейцами. Собираясь в Антиохии систематически, чуть ли не ежегодно в том или ином числе, они в 339 г., когда ставили для Александрии Григория Каппадокийца, постановили общее правило (вошедшее потом в соборные акты Антиохийского собора 341 г.), что "епископ, осужденный собором и не оправданный другим собором, но обратившийся с апелляцией к Августу, лишается кафедры" (стрела в Афанасия!).

Афанасий этим вновь ставился на почву Тирского собора 335 г. и признавался незаконным на Востоке. Собор Юлия по этой форме мог бы узаконить Афанасия. Вот почему "восточные" должны были так упорно не принимать Римского собора.

 

Антиохийский собор 341 г.

В 340 г. в государственной области произошла значительная перемена. Западные Августы — Констант и Константин II — вошли между собой в военный конфликт. Фронты столкнулись около Аквилеи (север Адриатики). Константин II был разбит и убит. Весь "Запад", как он тогда мыслился — от Босфора и Фракии до океана, — перешел в руки одного Константа. Повеяло аналогией недавнего возникновения единодержавия Константина Великого. Это заставило и Констанция, и весь восточный епископат не "задирать" Запад, в том числе и римский, церковный.

В следующем, 341 г. в Антиохии была закончена постройка главной церкви, начатой еще при Константине Великом. Прибыл на освящение сам Констанций и множество епископов — до 97. Составился большой собор, получивший имя "εν ενκαινίοις". Констанций и Евсевий сговорились отразить опасность наступления западного императора на Восток как на империю скрытого и скрываемого арианства. A для этого нужно не нападать на веру Запада, а вести только подробную и открытую защиту веры Востока, все время прижимая "западных" к стене их слепотой приятия Маркелла. A за Маркеллом только не договаривалось en toutes lettres, но подразумевалось: "вот также и ваше никейское "омоусиос" есть разновидность маркеллианского "монархианства". "Восточные", видя сонную неподвижность латинской мысли, рассчитывали если и не переубедить, то фактически смирить и заставить прекратить обвинения Востока в арианстве, для подавляющего большинства на Востоке уже пережитом и отброшенном. Этим именно и объясняется наступившая пора усиленного составления подробных догматических формулировок и вероизложений, распространявшихся под флагом Антиохии, которая молчаливо противопоставлялась как глава и вождь всего Востока в противовес Риму — главе и вождю Запада.

С именем именно данного Антиохийского собора 341 г. связалась длинная серия пяти догматических формул, противопоставленных Востоком Западу. Эти вероизложения служат нам важным показателем, чего именно Восток особенно боялся в пришедшем к нему, как он ощущал с Запада, новаторском для него никейском "единосущии". "Восточным" было чуждо и отвратно исконно западное монархианство (Савеллий и папы Зеферин и Каликст). И Афанасий им казался впавшим по дружбе с "западными" в савеллианство. A Маркелл как бы на опыте всем показывал, к чему ведет "омоусиос". В нашей старой учебной и ученой литературе под влиянием западных пособий, да и древнего романизирующего Сократа, освещению Антиохийского собора 341 г. придан отрицательный, еретический оттенок, но нерешительный. И понятно почему. Хотя бы этот же собор и подтвердил низложение Афанасия и избрал на его место Григория Каппадокийца, но канонические постановления Антиохийского собора 341 г. без споров и Востоком и Западом приняты в свод общеобязательных церковных правил. Есть ряд данных полагать, что собор в Антиохии заседал ежегодно, и в 339, и 340, и 341, и в 342 гг., и сливался как бы в один собор с продолжающимися сессиями. Из них особенно многолюдной и торжественной была сессия в 341 г. Она при кодификации и притянула к себе все протоколы и постановления других близких сессий.

Как же, в конце концов, оценивать авторитет этого собора? Раскольничий он или даже еретический? Ведь он же и осудил Афанасия, и благословил хождение четырех видов вероизложений с устранением "единосущия". Но вот IV Вселенский собор цитирует правила этого собора как "правила святых отцов". Св. Иларий Пиктавийский называет собор "synodus sanctorum". Да и сам папа Юлий в его письме к "собравшимся в Антиохии" адресуется как к "соепископам" и "возлюбленным братьям". Из 97 епископов 341 г. евсевиане составляли незначительное меньшинство. Но они командовали. Среди прочей массы были и люди с репутацией святости. Таков канонизованный вскоре св. Иаков Низибийский. Также Дианий Кесарийский, человек малосамостоятельный, но честный. Его чтил и ему служил юный Василий Великий. Наиболее острые антиникейцы — Евсевий Никомидийский и Феогнис Никейский — рассматривались как православные, поскольку принесли раскаяние в арианстве. Осуждали они Афанасия не за веру, не за православие, а за то, что он вернулся неканонически, по распоряжению светских властей.

Итак, эти антиохийские соборяне — не ариане, но они и не "никейцы", они восточные "консерваторы". Свое до сих пор если не немое, то невнятное сопротивление "омоусиос" они сочли своим долгом выразить в терминах восточной традиции. Эти попытки вероучительного творчества нам сохранил в своих полемических писаниях св. Афанасий.

1-я формула: Она была включена в ответ антиохийских отцов папе Юлию на его соборный суд, в который — следует это признать — восточные сами вовлекли Запад. Окружное послание антиохийцев с обидой писало: "Нас называют "арианами". Как будто мы, епископы, пошли за пресвитером Арием. Ничего подобного! Наоборот, он, Арий, пришел к нам, и мы, исследовав его веру, приняли его в общение с нами. Мы не держимся никакой иной веры, кроме преданной от начала. Вот она". И дальше следует вероизложение, в котором главная формула такова: "И во Единого Сына Божия, Единородного, сущего (υπάρχοντα) прежде всех веков и со-сущего (συνόντα, т.е. имеющего общую ούσί-ю, т.е., значит, и единосущного) родившему Его Отцу". Против Маркелла были направлены слова: "Он пребудет царем и Богом вовеки".

Итак, "восточные", или "антиохийские", отцы убеждены, что приняли Ария в православие они (а не он их совратил). Именно в православие, ибо они отвергли самую суть арианства. Сравни ниже их 2-ю формулу, особенно в ее анафематизмах. Но они не хотят и "Никейской веры". Нельзя открыто посягнуть на авторитет Никеи — так прибегают к ее замалчиванию. Именно замалчиваемой, но ненавистной им Никее они противопоставляют авторитет векового предания: "Изначала мы научились так веровать" (1-я формула). "Если кто учит или пишет вопреки тому, что мы прияли, и не так, как передали нам Священные Писания, да будет анафема. Ибо мы истинно и богобоязненно веруем и следуем всему, что из божественных писаний передано пророками и апостолами". Итак, знамя восточного большинства — это традиция. Традиция главным образом в формулировке. Сохранение старой словесной доникейской оболочки, включающей в себя по всему идейному комплексу и саму идею "единосущия". Но только бы не слово!

Боялись "восточные" еще и "западного" савеллианского оттенка в пользовании термином "единосущный". Римляне говорили не "conessentialis", такого слова не было, а было "consubstantialis" (Essentia было=ουσία, substantia буквально=ύπόστασνς). Следовательно, для восточного уха "consubstantialis" звучало как "соипостасный", т.е. одной ипостаси с Отцем, т.е. полное савеллианство, чистая ересь!

Самой полной и характерной для отцов Антиохийского собора 341 г. явилась 2-я формула, или так называемый "символ Лукиана"[2]. Наука не подтверждает буквальной принадлежности его Лукиану, но, может быть, в основе этой формулы и лежал какой-нибудь древний текст, связанный с Лукианом. Имя — священное для антиохийцев, а не только для ариан. Имя Лукиана было эмблемой родной восточной, доникейской старины. Никейство воспринималось как западное, римское новшество, обидное и для самолюбия Востока.

Эта формула была излюблена "восточными" и в последние десятилетия многократно повторялась ими на соборах и как бы в противовес "вере 318 отцов Никейских" благоговейно называлась "верой 97 отцов".

Вот она:

"Веруем во Единого Господа Иисуса Христа, Сына Его (т.е. Бога-Отца), Единородного, Бога, через Которого все произошло, рожденного прежде всех веков от Отца, Бога от Бога, Целого от Целого, Единого от Единого, Совершенного от Совершенного, Царя от Царя, Господа от Господа, Слово Живое, Премудрость Живую, свет истинный, путь, истину, воскресение, пастыря, дверь, непреложного и неизменного, неотличимый Образ божества Отца (απαραλλακτον εικονα) как существа, так и силы, воли и славы Его.

Так что Отец есть истинно Отец, Сын есть истинно Сын и Дух Святой есть истинно Дух Святой. Это не просто имена, праздно употребляемые, но они точно означают собственную ипостась, равно как и славу и чин Каждого из именуемых, так что Они — три по ипостаси и одно по согласию". Последние строки звучат по Оригену. Если в 1-й формуле Сын именуется со-сущим Отцу (συναντά τω Πατρί) (а это синоним единосущия), то здесь во 2-ой формуле он именуется "неотличимым образом сущности Отца". Ergo тоже синоним "единосущия".

Даже Василий Великий уже после ряда десятилетий борьбы за единосущность писал: "выражение "подобный по сущности", когда соединено с ним понятие неотличимости (απαραλλακτος), принимаю за выражение, ведущее к тому разумению, как и слово "омоусиос".

Но главное для антиохийцев — отстоять против Никеи различие Лиц: три ипостаси ("истинно Отец, Сын и Дух") даже со старым субординатизмом ("славу и чин").

И чтобы не оставалось никакого сомнения в неискаженности арианством восточного догматствования, антиохийцы кончают свою 2-ю формулу следующими анафематизмами:

"Если кто учит, вопреки здравой и прямой вере Писаний, говоря, что были или совершились времена или века прежде рождения Сына, — да будет анафема".

"Или кто говорит, что Сын есть творение, как одно из творений (ως εν των κτισματων), или рождение, как одно из рождений, — да будет анафема".

"Утверждающих, что Сын из несущих (εξ ουκ οντων), а не от Бога (!!) и что было время, когда Его не было, таковых чуждыми считает кафолическая церковь".

B этих анафематизмах у "восточных" первый удар направлен на Маркелла. И лишь два дальнейших бьют по крайним арианам. Какая, однако, импотентность в последнем анафематизме! Антиохийцы имеют тут смелость отвергнуть арианскую мысль, "что Сын εξ ουκ οντων, а вот смелости тут же на месте сказать, что не так, а как раз наоборот, именно — "из сущих", εξ οντων, εξ είναι, εξ ουσιας — у восточных не хватает! При раскрытии вопроса о догматическом развитии церкви — это одна из интересных иллюстраций церковного опыта.

3-я формула, составленная Феофронием Тианским, также заинтересована подчеркиванием ипостасных различий Трех Лиц Св. Троицы. Она именует Сына Божия "Силой, Софией, Рожденным в Отца прежде веков, Богом Совершенным от Бога Совершенного, ипостасно сущим у Бога — οντα προς τον Θεον εν υποστασει". A в анафематизме она уже прямо направляется против никейцев — "если кто единомыслен с Маркеллом Анкирским, или с Савеллием, или Павлом Самосатским, то анафема и сам он, и все имеющие общение с ним".

Рим, обелив Маркелла, этим на опыте доказал, что одного никейского "омоусиос", без сочетания его с последующим "трис ипостасис", недостаточно. Без такого противовеса, как наглядно показывает Маркелл, грозит провал в безгранную "омоусийную" бездну. Антиохийское нажимание на кнопку "ипостаси" было совершенно правильным и остроумным, если бы оно трезво допускало рядом с ней и кнопку "омоусиос". Вот у Феофрония Тианского (в 3-й Антиохийской формуле) совершенно правильно говорится о Боге-Сыне, что Он пребывает в Боге-Отце именно в Своей Ипостаси, οντα προς τον Θεον εν υποστασει.

 

Итоги Антиохийских соборов

Их знаменитая 2-я формула была попыткой вернуть обратно ход истории догматического развития. Это никому вообще никогда не удавалось и не может удасться. Посему надо ее квалифицировать лишь как отсрочку принятия никейской веры всею церковью.

Каково же было теперь общее положение? Арий умер. Уже никто не отстаивал крайностей его формул. Шло, так сказать, "отступление арианства по всей линии". И если бы не еретический перегиб дуги в противоположную сторону у "никейцев", то арианству пора было бы умереть. Но на горе "никейцам" в их среде был Маркелл — и это было благоприятное поле для битвы со стороны восточных православных, хотя бы и евсевиан по партии. Маркелл еще жил в Риме. И когда римляне говорили "восточным": "Вы — ариане", "восточные" еще с большим правом им отвечали: "А вы — савеллиане!"

Если разбирать строго и беспристрастно эти упреки, то скорее в этой фазе спора более неправыми были западные и старые никейцы с Афанасием вместе. Они непростительно невежественно проглотили Маркелла, не поперхнувшись. "Восточные" же пережили, изжили и отвергли арианство отчетливо. A как только среди них сравнительно вскоре и снова появились новые вольнодумцы, ариане новых толков, так они честно отрезвели и отошли от них на позиции чистого православия.

Вожди взяли на себя много греха пристрастий и нечистых приемов в борьбе против Никеи, Рима и Афанасия. Но в "массе" "восточных", которые автоматически шли за вождями, не было никакого "арианского" коварства. Была тревожная ревность за чистоту православного предания и глубокий инстинкт метафизически более отчетливого понимания тайны Св. Троицы.

Итоги Антиохийских соборных вероопределений в начале 340-х годов, при всем их сопротивлении чистому римскому никейству, положили, однако, начало сложному 40-летнему процессу (до 379 г.) трудного, но творческого самоуяснения восточной богословской мысли, а через это и обогащения и римской, т.е. и всей вселенской догматики.

Восток в этот период не был еретическим. Это был период чревоношения православной троичной доктрины. Психологическое напряжение во взаимной настороженности Востока и Запада говорит, конечно, о факте длительного разделения церквей так сказать психологического, по недоразумению.

 

Сердикский собор 342-343 гг.

На Западе шли слухи, что "восточные" "меняют веру". Так демагогически толковалось отступление "восточных" от пользования никейской формулой веры. к императору Константу от западных епископов поступили просьбы — собрать большой (вселенский) собор на Западе ради свободы голоса, ибо на Востоке на свободу не надеялись. Однако идея вселенского собора охотно встречена была и многими "восточными". Местом избран был город западной части, но близкий к Востоку, как бы серединный. Может быть, потому он и назывался по-славянски Средец, по-римски — Serdica, ныне это София — столица Болгарии. На собор съехались всего 170 епископов: 94 западных и 76 восточных. В старых исторических изложениях, следуя ошибке Сократа, неправильно датировали этот собор 347 г. На самом деле это было в 342-343 гг. Как вселенский, собор в Сердике мог быть формально высшей инстанцией над соборами Тирским, Антиохийскими и Римским 340 г.

Но "западные" и "никейцы" (как всегда бывает в замкнутых партиях) увлеклись своей идеей — быть судьями "восточных" и этим разрушили примирительные возможности собора. Они и не подумали, хотя бы ради формальности, временно, на первые заседания не вводить в собор пререкаемых лиц, как Афанасий, Маркелл и др. "Восточные" сразу были удивлены и разочарованы, что "западные" под председательством Осия и Протогена Сердикского уже приватно сорганизовались и считают себя уже как бы полномочным собором. "Восточные" были удивлены не только тем, что до их прибытия собор из одних "западных" уже сконституировался, заседает и приглашает вновь прибывших войти в его состав, а не совместно создавать соборную конституцию. "Восточные" отрицали в корне наблюдаемую ими картину. Если первой, вступительной и, так сказать, ударной, задачей собора должна быть теперь не односторонняя, а вселенская римо-восточная ревизия спорных "дел", и прежде всего дела Афанасия, то элементарно справедливо, чтобы ни Афанасий, ни Маркелл до рассмотрения их дел собором не присутствовали в заседаниях собора впредь до их возможного оправдания. Особенно первоочередной, спешной задачей "восточные" считали ревизию дела Афанасия по постановлениям Тирского собора 335 г. Из состава ездившей тогда в 335 г. в Египет комиссии из 6 лиц теперь были налицо 5 ее членов. "Восточные" предложили в прибавку к ним избрать еще 5 новых членов из собора и скорее направить всех в Египет. Они говорили: "...если окажется ложным то, что объявлено Тирским собором, то мы этим сами себя осудим".

"Западные" ответили на предложение полным отрицанием. По их мнению, теперь в Сердике собирается собор вселенский. Он в праве ревизовать собор частный — Тирский. Но "восточные" не усмотрели вселенского лица у западных епископов. И приводили в пример соборное великодушие "восточных". Когда на Западе соборно обсуждали Новата, Савеллия, Валентина, Восток беспрекословно принимал это решение. Почему же теперь нет этого доверия к Востоку? "Западные" остались настолько глухи к этому духу вселенскости, что пустили в ход угрозу, что "восточных" может принудить сейчас соборовать вместе государственная власть.

Ощутив на опыте эту глухую римскую антисоборность, безжалостный приказ и команду, "восточные" решили уйти в дорогую им свободу раздельного жительства. Считая, что творится церковное беззаконие, по их инстинктивным ощущениям и понятиям, они все in corpore отъехали недалеко на юго-восток в Филиппополь и там объявили себя самостоятельным собором. Тут они низложили 9 лиц римской стороны, в том числе Осия, Афанасия, Маркелла, папу Юлия. Последнего с мотивировкой: "...как первоначальника и вождя этого зла, который первый, вопреки церковным правилам, отверз двери общения осужденным и преступным и имел дерзость поддерживать Афанасия". Анафематствовали Лукия Адрианопольского, Павла Константинопольского, Асклепу Газского — этих как бы белых ворон на Востоке, державшихся строгого никейства. Ко всей церкви сии восточные соборные отцы обратились с апелляцией, осуждая Афанасия не за веру, а за жестокости при водворении своей власти в Египте. Для свидетельства о своем православии в антиохийском понимании "филиппопольцы" сочли нужным опубликовать так называемую 4-ю антиохийскую формулу.

Эта формула была составлена послами "восточных" (Наркисс Нерониадский, Марий Халкидонский и Феодор Ираклийский) к западному императору Константу. Формула эта очень далека от Никеи и состоит из очень бледных выражений.

 

Сердикский собор без "восточных"

Собор по отъезде "восточных" решил заседать и действовать. Он пересмотрел обвинения против изгнанных с Востока "никейцев", всех их оправдал и низложил 9 "восточных", в том числе Стефана Антиохийского, Акакия Кесарийского, Патрофила Скифопольского, Георгия Лаодикийского, Феодора Ираклейского, Урсакия Сингидунского и Валента Мурсийского.

И после этого сердикийские отцы решили перейти к вопросу о вере. Св. Афанасий имел благоразумие убеждать заносчивых западных собратьев не делать никаких новых вероопределений. Но недалекие богословы Запада не послушались Афанасия. Особенно увлеклись мыслью о желательности новых формул Протоген Сердикский и старый придворный Константина Великого Осий Кордубский. Им казалось, что Никейское постановление потому не связывает мысли "восточных", что оно очень кратко. Надо "восточных" связать надлежащим вскрытием и толкованием Никейского ороса. Проектом такого толкования и является то протяженное циркулярное догматическое письмо ко всем епископам, которое блаж. Феодорит издал в своей "Церковной Истории" (lib. II, cap. VI, P. G. t.82, col. 1012). В этом догматическом письме отцы Сердикского собора, бичуя ереси Урсакия и Валента, называют их отродьем арианского аспида, но в то же время приписывают им и некоторые савеллианские утверждения. Это последнее так нелепо по существу, что мы вынуждаемся признать искажение текста документа еще до внесения его как материала в Феодоритову историю.

В противоположность Урсакию и Валенту, которые, по словам отцов собора, утверждают, что "ипостаси Отца и Сына и Св. Духа различны и разделены", они — отцы собора — в качестве кафолического предания и веры исповедуют, что "ипостась Отца, Сына и Духа Святого одна (ее сами еретики называют сущностью)".

Чтобы не было никакого сомнения в смысле и букве их богословствования, сердикские отцы продолжают: "Και ει ζητοιεν τις του Υιου υποστασις εστιν, ομολογουμεν, ως αυτή ην η μονη του Πατρος ομολογουμενη — И если кто спросит, какая же ипостась Сына? То мы исповедуем, что она была единственно тою, какую мы признаем у Отца". Для нас это старомодное богословствование звучит не просто слабо и немощно, но прямо дико. До чего римляне этим соблазняли "восточных", доказывая "восточным", что в Риме неспроста приемлется маркеллианство, но даже не умирает и древнее монархианство. Этот римский консерватизм, оказавшийся неспособным к движению и развитию, только подкреплял и оправдывал в глазах "восточных" их тоже отсталое и по-своему дефективное доникейство. Выход из этого бесплодного состояния в упорстве двух противников (дефективных каждый по-своему) был найден, как увидим вскоре, только новой серией восточных богословов, Великих Каппадокийцев, создавших "Новоникейское богословие"[3].

Сердикский собор отправил делегатами для доклада императору двух епископов: Викентия Капуйского (бывшего пресвитером на Никейском соборе) и престарелого Евфрату, епископа Кельнского. Они прибыли в Антиохию, где резидировал Констанций из-за войны с персами. Стефан Антиохийский, низложенный "сердикцами", был озлоблен и устроил им грубый скандал. В дом на окраине, где помещены были епископы, при помощи подкупленной прислуги введена была продажная женщина и втолкнута в спальню двух стариков епископов. Поднялся крик. Женщина не ожидала встретить епископов. Началось полицейское разбирательство, которое открыло виновника — самого епископа Антиохийского Стефана. Возмущенный Констанций велел немедленно съехаться съезду местных епископов и свергнуть Стефана с кафедры. На его место выбран Леонтий — фигура, благоприятная для ариан.

Затем Констанций, заинтересованный в дружбе брата Константа (из-за персов), решил солидаризироваться с Сердикским собором. Но предоставил рассудить это дело восточному собору. "Восточные" воспользовались предоставленной им свободой богословских суждений и выступили против Запада с объяснениями и апологетическими и полемическими по существу. Собор "восточных" собрался в 344 г., конечно, в Антиохии и дал ответ на Сердикские постановления новой, 5-й Антиохийской формулой, ставшей известной под именем "многострочного изложения" "εκθεσις μακρόστιχος". Эта формула явно направлена полемически против формулы Сердикской. На западное обвинение, что "восточные" учат о трех отдельных ипостасях, как о трех отдельных божествах, "антиохийцы" отвечают, что они действительно признают Отца, Сына и Духа как три самостоятельно существующих Лица (τρία πράγματα), как бы три "факта", но не трех богов и не отлучают Отца от Сына.

Решительно отвергают, что Отец, Сын и Дух одно Лицо, что Сын рожден не по хотению и произволению, а по какой-то необходимости (это явно против Маркеллова Логоса). В дальнейших объяснениях своих, более детальных, восточные отцы пользуются описательно довольно живописным термином "перихорисис" — περιχώρησις. "Веруем, что Они непрестанно соприкасаются между Собою и существуют между Собою нераздельно. Сын соприкасается с Отцом непосредственно, так что Весь Отец вмещает в лоне Своем Сына и Весь Сын зависит, т.е. вчленен в Отца своим бытием и Един непрестанно пребывает в недрах Отчих. Определяем, что Он есть истинно рожден из Единого Отца, что Он — Бог Совершенный по естеству и Бог Истинный и Подобный (όμοιος κατά πάντα) Отцу во всем".

Таким образом, эта формула (5-я Антиохийская формула) явилась началом целой серии "омийных" формул. Она резко нападает и на Маркелла, и на исказившего, но и обличившего Маркелла его ученика Фотина, окарикатуривая его имя в "Скотина" (σκοτεινος).

 

Фотин

Фотин был диаконом Маркелла, а затем сделан епископом Сирмиума (нынешние Карловцы). Фотин своим вольным богословствованием топил в глубине еретичества не только себя, но и своего учителя Маркелла. Как и Маркелл, Фотин сосредоточивается на уяснении в Боге момента Логоса. Но тонкое различение у Маркелла δυνάμει и ενεργεία, т.е. отдельность лица Логоса, у Фотина исчезает, является просто силой разума у Отца: Λογοπάτωρ. Иисус Христос — носитель Логоса, но простой человек. Есть данные полагать, что Фотин доходил до отрицания и сверхъестественного рождения Христа. За это вольнодумство его похвалял потом Юлиан Отступник. Боговоплощения, собственно, не было в Иисусе. По Его личным заслугам была лишь благодать обитания в нем Логоса. Это чистый динамизм, как у Павла Самосатского. Полный контраст с намерениями богословия Маркелла. Эти крайние тенденции бросали самую невыгодную тень и на Маркелла, и на всех "староникейцев". Начиная с данного "Многострочного Изложения" 344 г. ряд соборов заслуженно громит Фотина. Новое доказательство недостаточности терминологии "старых никейцев". Это слабость "усиа" без "ипостаси".

Таким образом, в результате задуманного в качестве вселенского Сердикского собора получилось не воссоединение, но горшее разделение церквей Востока и Запада. "После этого собора, — говорит Созомен, — восточные и западные епископы уже не смешивались между собой и не сообщались как единоверные".

Но западный император Констант не желал так легко мириться с провалом своего собора. И, зная, как теперь государственно нуждается в нем его брат Констанций, потребовал от последнего проведения Сердикских решений в жизнь, угрожая даже оружием.

Констанций вынужден был огорчить своих восточных епископов и вызвал из западной ссылки Афанасия. Но осторожный, скептический Афанасий понудил Констанция послать ему строго формальное троекратно повторенное приглашение и лишь после этого вернулся в Александрию, куда прибыл 23 ноября 346 г. Павел вернулся в Константинополь, а Маркелл — в Анкиру. Но тут народ был уже на стороне нового епископа — Василия Анкирского, и Маркеллу пришлось остаться без места.

 

Церковная политика Констанция

Итак, снова долговременная борьба церковных течений была внешней силой государства насильственно аннулирована. Возглавители епархий вернулись, но и прежние не уходили: получалось по два епископа в одной епархии. Это не могло дать мира церковного. Но до времени "восточные" законопослушно присмирели.

B 350 г. это давление Запада отпало. Констант на Западе был убит узурпатором Магненцием. Констанций вступил с ним в войну; к 350 г. победил Магненция и сделался единодержавным над всей империей Востока и Запада, приняв титул αιώνιος Βασιλεύς, титул еще языческой эпохи.

Констанций болезненно переживал "унижение", нанесенное ему "никейцами" через убитого брата. A кроме того, ему нужна была дружба и преданность именно Востока при напряженно нависшей угрозе со стороны персов. Да к тому же Констанцию, более политику, чем богослову, "восточные" казались государственно удобными, "сговорчивыми", тогда как "никейцы" казались безнадежно упорными фанатиками.

С достигнутой единодержавной властью Констанций попал в положение своего отца Константина Великого. Константин, в свое время встревоженный возникшим арианским спором, ради сохранения единства империи срочно прибег к средству, новоизобретенному им тогда, — созыву всеимперского вселенского собора. B данном случае для Констанция это исключалось "староникейским" упорством всего Запада. Оставалось целиком опереться на довольно яркое, сложившееся на Востоке Антиохийское направление. На этот план руководящие фигуры из "восточных" охотно откликнулись. Таковы были старый Акакий Кесарийский и Евдоксий Германикийский, впоследствии ставший Антиохийским. K ним деятельно примкнули перебежчики с Запада, Урсакий Сингидунский и Валент Мурсийский. Эти два персональных ученика самого Ария в дни его ссылки, со времени Тирского собора (335), были, как явно арианствующие, осуждены особо и сердикскими отцами (343) как "безбожные и неопытные юнцы". Но эти два авантюриста, не собираясь быть героями и ради сохранения своих кафедр на Западе, покорились авторитету Западного Сердикского собора, признались в клевете на Афанасия и остались здесь на Западе. Но когда Констант погиб (350), а Констанций переселился на Запад и стал одолевать Магненция, Урсакий и Валент снова сбросили личину и перешли в группировку "восточных", тая в себе замыслы чисто арианские. Их карьерный цинизм можно иллюстрировать случаем такого рода. 28 сентября 351 г. Констанций как раз под Мурсией, где епископствовал Валент, давал решающий бой Магненцию. Валент в нужных местах расставил своих агентов с приказом разведать в штабе Констанция его расчеты на победу и рискнул свой акт шпионажа облечь в одежду чудесного откровения. Он послал Констанцию донесение, что якобы ангел во сне открыл ему о предстоящей с минуты на минуту победе войск Констанция. Валент, а за ним и Урсакий после этого благосклонно были приняты снова в политический и церковный фронт Востока.

После мурсийской победы и гибели Магненция Констанций для удобства приложения своей власти над Западом переехал со своим штабом как в столицу в императорскую ставку в Сирмиум на Дунае (ныне Карловцы). Наиболее активные церковные политики из "восточных" сочли нужным сконцентрироваться и подолгу оставаться около трона императорской власти. Кроме вышеупомянутых в эту группу вошли и Георгий Александрийский, и Василий Анкирский, и Феодор Ираклийский, и Марк Аретузский, и др. И Констанцию, и этой отныне командующей епископской группе нужно было ослабить римский "староникействующий" западный стан епископата. И вновь выжить с Востока поневоле туда возвращенных Констанцием изгнанников. Констанций уже в 350 г. вновь сослал Павла из Константинополя. Афанасия он пока не трогал. Очень уж неловко было Констанцию делать это после недавних троекратных вызовов и гарантий. Враги готовили Афанасию удар канонический. Под защитой Запада Афанасий всегда ускользал от суда всей вселенской церкви. Новые "придворные соборяне" решили сломать иерархический церковный Запад. По мере реального завладения Западом новые церковные политики Востока, следуя за Констанцием, переносили свои "церковно-боевые операции" на почву Запада.

 

Сирмийские формулы

Продолжая традицию символьного творчества эпохи Антиохийских соборов, новые восточные деятели и здесь, в императорской ставке в Сирмиуме (Среме), начали издавать серию вероизложений. Но эти вероизложения являются не честью, а бесчестием "восточных". В них начинают брать верх уже злокачественные арианские взгляды Урсакия, Акакия и Евдоксия.

Так уже в 351 г. была издана 1-я Сирмийская формула, явно проводившая субординатизм.

План церковного завладения Западом застал западных епископов неподготовленными. Живя отдельно, они упирались на никейской вере и на личности Афанасия. Вблизи и под давлением императора (неожиданно враждебного им) "западные" в массе пришли в замешательство.

Констанций в 353 г. окончательно доканал Магненция уже в Галлии, под Арлем и Лионом. За Констанцием следовали и придворные церковные политики. Они составили около победителя тотчас же небольшой, но диктаторский собор.

 

Собор 353 г. в Арле

От западных епископов они потребовали осуждения Афанасия как политического преступника против императора-победителя. Якобы Афанасий сносился с узурпатором Магненцием. A посольство Магненция действительно еще задолго пред тем (в обход фронта) проезжало через Александрию к тому же императору Констанцию в Антиохию. Возражения "западных", что незаконен суд заочный, с места отклонено по квалификации дела как чисто политического. Потребовали суда экстренного, заочного. Западные епископы пробовали во главе всего обсудить общий вопрос о вере. Но им это не позволено под предлогом, что программа собора не ставит вопросов о вере, сводя свои решения только к области политики и каноники.

"Западные" сдались. И два епископа, представлявшие папу Ливерия, тоже подписали осуждение Афанасия. Не подписавший Павлин Трирский был немедленно сослан на Восток, во Фригию. Папа Ливерий прислал императору протест и просьбу обсудить дело заново на большем соборе. к папе в этом требовании присоединились из епископата Дионисий Медиоланский, Лукифер Каларисский и Евсевий Веркельский. Тем временем в Εгипте в 353 г. была сделана полицейская попытка арестовать Афанасия. Но народная защита этого не позволила.

 

Миланский собор 355 г.

Констанций, рассчитывая на свою победу и на большем соборе, согласился на призыв папы и назначил собор в 355 г. в Медиолане, где была ставка императорского двора. Собрано было вместе с "восточными" и "западными" всего три-четыре десятка епископов. Констанций с грубостью уполномочил руководить собором беспринципных Урсакия и Валента. Это значило открыто идти на скандалы. И весь собор превратился в один из церковно-исторических скандалов.

Когда при открытии Дионисий Медиоланский не без наивности внес предложение начать соборование с подписи вновь заготовленного текста "Никейской веры", Валент просто бросился на него со своего председательского места, вырвал у него трость и заявил, что ничего подобного он не допустит. Разумеется, произошел общий шум и беспорядок. Введена стража. Собору объявлено, что заседания его переносятся во Дворец. Император решил сам присутствовать, но секретно, за занавесом. "Западные" не были бессловесными пред вызывающим председателем-перебежчиком. "Западные" не могли молчать ни о самом председателе, ни о дутости и грубости политических обвинений Афанасия. Констанций вскоре сам взорвался, вышел из-за занавеса и заявил: "Я сам обвиняю Афанасия. Ради меня вы должны верить Валенту". Епископы утверждали неканоничность заочного обвинения и просили проверки. Возбужденный Констанций, ударяя плашмя своим мечом по столу, выкрикнул: "Моя воля — вот для вас канон". Угрозы ссылкой и даже казнью превратили для епископов собор просто в акт политической власти. Собор покорился и подписал постановления, увы, не только политического, но и церковного значения. Не только осуждение Афанасия, но и восстановление единения с "восточными", прерванного в Сердике.

Не подписали резолюций Дионисий Медиоланский, Лукифер Каларисский и Евсевий Веркельский и были сосланы на Восток. Сам Осий требовал свободного собора и был арестован. K папе Ливерию в Рим был послан для увещания подписать решения собора чиновник — евнух Евсевий. Ливерий не сдавался. Тогда велено было через префекта ночью арестовать Ливерия и привезти в Медиолан. Здесь Ливерий по-прежнему настаивал на правильной процедуре суда над Афанасием с выслушиванием самого обвиняемого. Для правильного хода соборного суда нужно вернуть назад только что подвергнутых изгнанию членов собора. Затем произвести предварительный сговор, что вся церковь принимает Никейское вероизложение. И, наконец, чтобы самый собор собрался в Александрии на месте деятельности Афанасия. Все подобные пожелания для Констанция звучали почти насмешкой. Папе дано три дня на размышление: или подписать медиоланское решение, или ехать в ссылку на Восток. Папа обрек себя в ссылку и был увезен во Фракию, в город Веррию.

 

Погоня за Афанасием

B 355 г. была снова сделана попытка, а в 356 г. — вторая взять Афанасия в самой Александрии. Обе были неудачны. Трудно было найти прямой юридический повод к аресту, ибо в руках Афанасия были письма императора с "гарантиями". Поэтому искусственно разыгрывались комедии беспорядков. Сначала в августе 355 г. императорский нотарий Диоген явился просить Афанасия добровольно удалиться из Александрии. Афанасий сослался на письмо императора и сказал, что, конечно, покорится и уйдет, если император вновь пришлет формальный письменный приказ. Диоген пробовал интриговать, вызвать возмущение народа. Не удавалось. Приказано зимой дуксу Сириану стянуть войска. Разыграна была комедия народного бунта. На 8 февраля у Афанасия в церкви Феоны назначено было большое всенощное бдение. Власти задумали стянуть вокруг церкви войска и сбродную, производящую скандалы толпу. Толпе дана задача, вливаясь незаметно в массу молящихся, в нужный момент под предлогом нападения на девственниц, произвести шум и драку. На это последовала эффектная реакция властей. Вдруг влились в церковь военные шлемы и залетали над головами молящихся стрелы. Будто бы для достижения порядка нужно было тут в толпе найти и арестовать первовиновника всей смуты Афанасия. Афанасий был на кафедре, все его знали и видели. Были тут и гражданские чиновники. Сознательно разыграли комедию, будто его не нашли, чтобы разгласить миф, что виновник "бежал от возмущения народа". И Афанасий действительно на сей раз признал целесообразным скрыться в пустыне, где и скрылся со сцены в потаенных жилищах монахов Нильской долины. В монашеской истории Палладия Элионопольского, между прочим, передаются анекдотические детали этого конспиративного периода. Полицейская погоня за Афанасием в какой-то мере продолжалась. Монахи обычно по Нилу в своих лодочках провозили на базары продукты своего рукоделия. Навстречу такой лодочке плывут погонщики за Афанасием. Едущих в лодочке, где сидит и сам Афанасий, спрашивают: не встретили ли они тут Афанасия? Спрошенные, с показным усердием размахивая руками, указывали сыщикам дорогу вниз по Нилу. Так на этот раз обман благополучно удался.

Но возвращаемся к моменту изгнания Афанасия из Александрии. Сириан заготовил императору лицемерный рапорт. Конечно, никакого нападения не было. Просто возмущенный Афанасием народ ворвался в его церковь, при этом Афанасий осудил себя сам, позорно бежав. В противовес этой официальной лжи александрийцы со своей стороны тоже писали донесение по высочайшему адресу, доказывая, что без всякой внешней причины в церковь ворвались войска и стали действовать оружием. Протесты, конечно, не заслушивались. Для дальнейшего усмирения Египта прислан был комит Ираклий с императорскими посланиями сенату и народу. Император объяснял, что раньше он терпел Афанасия ради своего собрата-императора. Теперь Афанасий объявляется "врагом народа", которого надо найти. Началось насильственное отобрание церквей. 24 февраля 357 г. вступил в Александрию "преемник" — Георгий Каппадокиец, поставленный в Антиохии. Раньше он был в Константинополе видным чиновником по министерству финансов. Афанасий сообщает о его некорректности в этих делах. На этой почве была и у Георгия личная враждебность к Афанасию. Началось гонение против епископата, верного Афанасию. Шестнадцать епископов изгнано, тринадцать — бежали.

Верных Афанасию клириков ссылали опять ad metallum, в Фэнон, туда же, куда ссылали христиан при Максимине Дайе. Богослужебные собрания разгонялись. Сопротивлявшиеся арестовывались и ссылались в Оазисы. Террор длился 18 месяцев. Александрийцы наконец восстали, ворвались в церковь Георгия, и ему грозил самосуд народа. Георгий бежал из Александрии. A вослед ему неслись грубые обвинения в спекуляциях.

Афанасий, однако, должен был длительное время жить на нелегальном положении. Этот отрыв от текущих дел способствовал его литературной деятельности. За это время им написаны "4 слова против ариан", "Жизнь преподобного Антония", только что скончавшегося, верного и активного друга Афанасия, "История ариан" для монахов. Тут он резко выражается о своих врагах. И о самом Констанции говорит в тонах смелых и насмешливых. Свое укрывательство Афанасий убежденно защищает в особом своем произведении "Апология моего бегства". Тут он пишет: "Я слышу, что Леонтий Антиохийский, Нарцисс из Нерониады, Георгий Лаодикийский и прочие ариане сплетничают на мой счет и злословят, называют трусом за то, что я не дал им убить меня". Такое поведение Афанасия и богословское его самооправдание поучительны при построении системы нравственного богословия, у нас еще не сложившейся.

В это же время (356) сослан был на Восток за верность Никее и Иларий Пиктавийский (т.е. из Пуатье).

[1] Епифаний (IV в.) — св. архиепископ Кипрский; ярый противник ариан; основал в Египте монастырь, где сам был игуменом; распространял христианство среди огнепоклонников-персов; участвовал в соборах; автор "Анкората" ("Якорь веры") и "Панария" ("Домашняя аптека").

[2] Лукиан — известный христианский ученый; основал христианское училище в Антиохии (впоследствии — знаменитая "антиохийская школа" богословов); в 311 г. во время гонений при императоре Максимиане был схвачен и замучен. Ариане ссылались на его сочинения как на первоисточник.

[3] Что касается выражения, взятого нами выше в скобки, то по контексту оно относится к тем же Урсакию и Валенту. Однако это походит на то же недоразумение, как и приписывание им савеллианского "сораспятия и сопогребения" Логосу Духа Святого.

Ho вот в латинском переводе этого письма отцов Сердикского собора, сделанном александрийским диаконом Феодосием (из свиты св. Афанасия), это место читается так: "Unam esse substantiam ipsi graeci Usiam appelant". Это звучит осмысленно. Это верная ссылка и на эллинов языческих, и на словоупотребление самого св. Афанасия. Если так, то блаж. Феодорит взял копию письма уже с искажением в данном месте. Стало быть, здесь непонятные слова "αυτοί οί αιρετικοί" (якобы Урсакий и Валент) должны быть заменены "αυτοί οι Γραικοί", т.е. "сами греки". Это этнографическое имя вошло в употребление как раз сначала на латинском Западе.